– Умммм, – протянула она, чуть причмокивая, – воняет, но остренько. Как французский сыр…
– Тьфу на тебя! – рявкнула Стено.
– Что поделаешь, сестрица, привычка – вторая натура. А что делать, если и натура горгонья?
– Сдерживаться! – рыкнула Стено. – Медуза вон допотакалась!
– Медуза – дура, – с отвращением протянула Эвриала. – Ну ладно, вот кончим драку, и больше ни-ни!
Стено едва успела уйти из-под горячего крыла огромного черного дракона.
– Дёру! – крикнула она. Стимфалиды с воем штурмовиков заходили с тыла. – Они за нами! Целенаправленно!
– Ну и отлично, – усмехнулась с невероятным спокойствием Эвриала. – Уводим гадов. К горам. А там орлы, сестрица.
– Умнеешь, – сквозь зубы процедила Стено. – Давай, пегасище, дуй что есть мочи! Гони, пылесосина!
Пылесос вздернул хобот, заржал и рванул вперед.
Она направилась к горам, над которыми в ледяных облаках молча взирал на воздушный бой Владыка Мертвых, а по правую руку от него на бледном коне парила, сжимая кровавый серп в руке, Смерть.
– Ой, бли-и-ин, – шепотом протянула Стено.
Агловаль осенил себя знаком Креста.
– Государь Господь мой и Дева Мария, – прошептал он. Дальше не знал, что сказать. Все было тут, в сердце, только слов не хватало. – Государь мой Господь и владычица моя Дева Мария, возьмите мою жизнь, но даруйте победу.
Глупость какая. Будто жизнь какого-то Агловаля стоит победы. И разве нужны жертвы Господу? Тут не лавка, Господь дарует победу правому, а не тому, кто больше даст. Так бы сказал Ли. Агловаль улыбнулся. Наверное, он единственный из всех там, в Городе, сразу понял, кто он такой, этот Городовой.
– Государь Господь мой и владычица моя Дева Мария! Да будет Ваша воля. Прошу лишь – ежели буду достоин, дозвольте мне узреть Грааль.
Почему он подумал сейчас о Граале – кто знает. Может, считал, что если думать о том, что будет после битвы, то обязательно останется в живых.
Или просто боялся.
В центре стояли рыцари Грааля, рыцари Монсальвата, а впереди них – сияющий Галахад, вид которого наполнял душу Агловаля священным трепетом и чем-то вроде зависти, но это было чистое чувство и светлое. Они видели Грааль – а будет ли он достоин?
Запел рог. Наступает час безвременья, час наибольшего владычества духов в эту Ночь. Агловаль поднял глаза на белое с алым драконом знамя. Вздохнул. Страх постепенно уходил, уступая место непонятной радости. Он пытался утихомирить эту странную радость, ей не место, бой еще не начался, а поделать ничего не мог. Казалось, тело наполняет шипучая, словно золотое вино, легкость, и не будет усталости, и все будет хорошо.
Оттуда, от безликого воинства, выехал всадник. Хрипло, словно заревело неведомое чудовище, провыл рог с той стороны. Галахад опустил забрало. Сердце Агловаля билось где-то в горле. «Государь мой Господь и Пресвятая Дева Мария!»
Так быстро, так коротко, так буднично – всадники помчались навстречу друг другу, безликий воин рухнул наземь и уже не поднялся. Галахад молча вернулся к своим рыцарям. С той стороны раздался многоголосый злобный вой – и серая стена начала двигаться.
«Государь мой Господь и Дева Мария!»
В небесах раскинул крыла черный ангел. И бледная дева с изогнутым мечом сопутствовала ему.
«Холодно».
Васильев раздраженно удивился этой мысли. Какое там холодно, сейчас будет жарко. А вообще, конечно, холодно. Все отсырело, отпотело, а остыть от прежней атаки уже успел.
– Опять ползут, – сквозь зубы простонал Коваленко и выругался. Сплюнул. – Что делать-то будем, сержант, а?
– Драться будем, – просипел Васильев. В горле першило.
В воздухе висел кислый пороховой дым. Лениво и неспешно падал редкий мокрый снег. Две оставшиеся в живых сестрички продолжали с тихим упорством утаскивать раненых, хотя уже видно, что до конца передышки не успеют.
Утробное урчание приближалось.
Танки. Чертовы танки.
Васильев огляделся по сторонам, хотя и так знал, что их тут осталось всего ничего. На ногах пятеро бойцов, остальные либо убиты, либо немногим лучше убитых. И командиры… да нет больше командиров, он командир, и все тут. Так что тебе отвечать, Андрюха.
Васильев снял варежку, подышал на замерзшие пальцы. Патронов мало, пушка погибла, одни гранаты, и всем конец. Вариантов нет. Мыслей об отступлении не было, одна злая тоска, что полягут они все тут, и никто не узнает, как они тут полегли. И не увидит он победы.
Ну хотя бы прикончит этот поганый Танк с распластавшимся по броне крестом-пауком.
За Танком тянулся серый грязный выхлоп – даже не выхлоп, а какой-то жгут, щупальце, уходящее куда-то совсем непонятно куда. И вот в этом самом щупальце и была вся пакость.
Он не сомневался, что победа будет. Но почему-то знал – даже не был уверен, а знал, что этот чертов Танк опять пройдет по этой высотке, по их телам, и что-то очень важное не случится.
Опять? Почему – опять?
Времени на размышления не было. Танк возник из снежного дыма, как древнее чудовище. Дракон в железной чешуе.
Васильев почему-то знал, что сейчас случится. Сейчас он встанет. Поднимет связку гранат. И пойдет навстречу Танку. И никто не нарушит их поединка – ни те в касках, что выныривали, пригнувшись, из сумрака, ни пули, ни другие, младшие танки-драконы – никто. И если он все же убьет на сей раз этот Танк, то…
…Васильев лежал на спине, глядя в серое небо.
«Не хочу смотреть, сколько от меня осталось».
Он чуть скосил глаза и с удовлетворением увидел вздыбившийся и застывший черный Танк. Паук на броне почернел и сдох.
Теперь все будет, как надо.
Откуда-то вынырнуло лицо.
– Варя… – одними губами проговорил он. – Ты… почему здесь? Кто жив? Где… танки?
– Все, все кончилось, – торопливо прошептала черноволосая и черноглазая сестричка.
– А ты ведь не Варя… А-а… глаза-то у тебя…
– Верно. Зови меня Мара.
Васильев вдруг почувствовал теплые слезы на глазах.
– А я-то думал, ты курносая и страшная…
Женщина улыбнулась:
– Узнал-таки. Ну тогда вставай, солдат.
– Куда ты меня? В ад или в рай?
Женщина засмеялась:
– Еще чего захотел. Чтобы сразу туда или сюда – это очень в жизни постараться надо.
– Так я же в Бога не верю.
– Зато Он в тебя верит, солдат. Идем.
– Куда? – Васильев поднялся. Он сейчас был выше Танка, выше леса, выше неба. «Летим?» – подумал он.
