– Так на фига мне тогда договор?
Николай снова на мгновение застыл. Когда он заговорил, Анастасия чуть не завопила от ужаса. Зрачки его глаз сжались в крохотные точки. И смотрел на нее не Николай – кто-то другой.
– А затем, дорогая моя, что тогда только ты получишь мир. И пару коньков в придачу, – захихикал Николай. – А иначе… есть способ любого превратить в скотину. Запомни, я – бог. Я – могу.
Суббота.
Дворовая дымчатая кошка Мася сосредоточенно вылизывалась, сидя на крыльце. Солнышко показалось впервые после десяти дождливых дней, и вся окрестная живность вылезла греться. Обитатели дома еще вчера разъехались по дачам, и машин во дворе было мало.
У облупившейся светло-зеленой скамейки растянулся во весь рост здоровенный косматый черный пес по кличке Армагеддон. Как только сумел просочиться во двор сквозь решетку?
На дереве, тянувшем ветки из-за решетки соседнего двора, устроились два кота. Обычно они друг друга нещадно драли, но сегодня соблюдали перемирие, нарочито глядя куда-то мимо соперника. По подсохшему асфальту медленно и бестолково топтались жирные голуби, вороны на высоченном тополе о чем-то ворчливо перекаркивались. Воробьи суетились, как всегда.
На скамеечке сонно млел помятый мужик, которого тут все старожилы знали как Похмелеона, хотя никто не мог похвастаться, что хоть раз с ним пил. Об этом как-то никто не задумывался, просто все знали, что вот, живет тут в районе где-то такой мужик, и кличут его Похмелеон. И есть у него такой же забулдыжный пес Армагеддон. И живет он в оставшихся еще коммуналках, хотя где эти коммуналки, не знал никто. И проходят Похмелеон со своим Армагеддоном во все зарешеченные дворы, и замки им не помеха. Похмелеон клевал носом, и его очки так и норовили соскользнуть с носа на колени. Под рукой у мужика была вечная авоська с пивными бутылками – не то полными, не то пустыми. Ни обленившиеся секьюрити из соседнего элитного дома, ни местная милиция, ни консьержка его не гоняли – он был настолько привычный, что его уже никто и не замечал, как принадлежность пейзажа. Разве что дядя Костя, бывший хиппи, ныне интеллигентный тихий алкоголик.
Из-под арки в полусонный двор вошел молодой человек в джинсовом костюме и темных очках, с большим пухлым пакетом из солидного супермаркета. Остановился на секунду, окинул взглядом двор. Подошел к крыльцу. Мася чуть приподняла голову, оторвавшись от умывания, отметила, что молодой человек открыл дверь, не набирая кода. Просто открыл – и все. Старая ворона, от веку жившая здесь в собственном гнезде, помнила, что так сюда входили лет двадцать назад, когда дверь была другая, да и вообще все было не так.
Вот и сейчас было не так.
Похмелеон что-то забормотал во сне, дернулся, поймал падающие очки, недоуменно заморгал глазами и снова заснул.
В дверь позвонили намного позже, чем Игорь ожидал. Николая он давно заметил из окна, но кто же на третий этаж поднимается пятнадцать минут? Что он там в подъезде делал?
Чубайс Гигабайт удивленно уставился на дверь и вдруг зашипел. Игорь взял рыжий комок бешенства за шкирку и зажал под мышкой. Открыл дверь.
Николай стоял, сняв очки, и так знакомо улыбался – чуть прищурившись и склонив голову набок. Почти не изменился, разве что как-то увереннее стал. Красивый блондин с серыми глазами и роскошными ресницами, с мужественным подбородком и прямым носом. Арамис, одним словом.
– Привет! – Он небрежно и опять же так знакомо оперся о косяк.
– Привет, – улыбнулся Игорь.
Николай продолжал стоять за порогом, все так же с прищуром улыбаясь.
– Что стоишь? – сказал Игорь. – Входи.
Николай кивнул и переступил порог. Постоял, осматриваясь по сторонам.
– Давно тебя не было, – с еле заметным укором сказал он.
Игорь промолчал. На эту тему ему говорить не хотелось.
– Ладно, – снова обезоруживающе улыбнулся Николай. – Я рад, что ты вернулся!
– Так давай отметим, – улыбнулся в ответ Игорь.
Николай шел за Игорем, вертя головой по сторонам, как в музее, и оживленно вспоминая старые деньки.
– А вот здесь твой велик висел, помнишь? А помнишь, мы с Лешкой тогда из кухонного окна на крышу магазина вылезли? А как в чулане прятались и всю воблу сожрали, что твои из Астрахани привезли?
Игорь невольно поддался обаянию воспоминаний. В конце концов, у него ничего нет, кроме очень шатких предположений. И Николай всегда был хорошим парнем, душой компании…
На чисто прибранной по случаю кухне Николай с видом фокусника поднял руку и начал вытаскивать из пакета всякие коробочки, пакетики, упаковочки и бутылки, от одного вида которых рот наполнялся слюной.
– Ради встречи! – сияя, сказал он. – У тети Риты всегда была куча всяких вкусностей.
Игорь внутренне поморщился. Ну не любил он намеков на былое положение родителей. Да, в доме Кременниковых всегда водилась икра, колбаса и шоколадные наборы. Даже в талонные времена. Но Игорь виноват, что ли?
Игорь достал стопарики, с детства любимые синие тарелки и столовые приборы с костяными резными ручками.
– И скатерть та же, парадная.
– Ну мама за это меня выдрала бы. Она бы белую льняную положила, а эта, бархатная, не для еды. Но зато как по-мушкетерски, а?
Николай рассмеялся, принимаясь вскрывать банки и перекладывать содержимое в разнокалиберные салатнички и менажницы.
– Ну, – покончив с сервировкой и уже жаждая желудочного разврата, сказал Игорь, – разливаем!
– Разливаем!
Коньяк горячо потек по горлу. Игорь шумно вздохнул и занялся салатом и бужениной.
– Раньше нас больше собиралось, – начал он издалека.
Николай охотно подхватил нить разговора:
– Проклятый год был. Високосный. Все же есть в этом что-то…
Игорь кивнул.
– Как тут все?
– Ну как, – неопределенно мотнул головой Николай. – Как-то. Кто как. Давай ребят помянем.
Игорь молча кивнул.
– Я после института как-то всех потерял, – продолжал он, заев очередную порцию коньяку. – А ты вроде даже с кем-то вместе работал?
Николай кивнул, расправляясь с бутербродом с икрой.
– Проголодался, – улыбнулся он, перехватив взгляд Игоря. – А с ребятами… Не всем везет, друг Портос. Не всем. – Он отложил вилку, поставил локти на стол и сложил ладони. Такой знакомый жест. Но внутренняя теплота, которая всегда заполняла Игоря во время прежних мушкетерских встреч, никак не приходила, и это раздражало. Как будто у него отняли что-то очень важное и дорогое.
– Не всем, это да.
– Всем не может везти.
