— Приходи ко мне завтра, — велела она, — я что-нибудь придумаю. Но будь осторожен, не привлекай внимания стражников.
— Ну, я-то знаю, как нужно прятаться. У меня здесь в городе много друзей. Я делаю вот так, а друзья говорят мне: «Ты из наших» и ведут меня к себе домой.
И он показал, как именно нужно скрестить пальцы, чтобы, попади он в беду, друзья его признали.
Анжелика дала ему одежду и затем долго глядела в окно, видя, как бредет под дождем этот великан, который теперь стал худым, как скелет. Сразу же после его ухода она решила отправиться за советом к брату. Но преподобного отца де Сансе на месте не оказалось.
Удрученная Анжелика возвращалась к себе, как вдруг, перепрыгивая через лужи, ее обогнал юноша с футляром для скрипки в руке.
«Джованни!»
Поистине, это был день встреч! Чтобы не промокнуть под дождем, она затащила юного музыканта под крышу старой церкви и принялась расспрашивать о том, что он здесь делает.
— В оркестр господина Люлли меня пока не приняли, — рассказал Джованни, — но мадемуазель де Монпансье, уезжая в Сен-Фаржо, уступила меня мадам де Суассон, назначенной управляющей двором королевы. Так что теперь у меня отличные связи, — заключил он с важным видом. — Благодаря этому у меня теперь и денег больше — я даю уроки музыки и танцев дочерям вельмож. Сейчас как раз иду от мадемуазель де Севинье, она живет в отеле Буффлер.
И он застенчиво прибавил, бросив смущенный взгляд на скромное одеяние своей бывшей госпожи:
— Мадам, смею ли я спросить, как ваши дела? Когда мы вновь увидим мессира графа?
— Скоро. Счет идет на дни, — ответила Анжелика, в то время как ее мысли были заняты другим. — Джованни, — продолжила она, положив руки ему на плечи, — я решила продать Куасси-Ба. Я помню, что графиня де Суассон хотела получить его, но сама я не могу покинуть Тампль, а тем более отправиться в Тюильри. Сможешь ли ты стать посредником в этом деле?
— Всегда к вашим услугам, мадам, — галантно ответил юный музыкант.
Обещание он исполнил быстро: всего лишь двумя часами позже, когда Анжелика готовила еду для Флоримона, в дверь постучали. Отворив ее, она увидела рослую рыжеволосую женщину, державшуюся высокомерно, и лакея в ливрее цвета спелой вишни — цвета дома графа де Суассона.
— Мы пришли от имени Джованни, — произнесла женщина, под пелериной которой Анжелика заметила весьма кокетливый наряд горничной.
Ее лицо было хитрым и наглым одновременно — сразу становилось ясно, что это любимая служанка знатной дамы.
— Мы готовы обсудить с вами дело, — добавила она, смерив Анжелику взглядом и быстро оглядев комнату. — Но мы должны знать, какова наша доля.
— Придержи язык, детка, — отрезала Анжелика таким тоном, который сразу поставил горничную на место.
Она села, не предложив того же посетителям.
— А тебя как зовут? — спросила она лакея.
— Гиацинт, госпожа графиня.
— Хорошо! У тебя, по крайней мере, живой взгляд и цепкая память. Почему платить нужно двоим?
— Мадам! Когда речь идет о подобном деле, я и Бертиль всегда работаем вместе.
— Стало быть, вы работаете в связке. Хорошо еще, что с вами заодно не все слуги графа! Вот что от вас требуется: сообщите госпоже графине, что я хочу продать ей моего мавра, Куасси-Ба. Но я не могу сама отправиться в Тюильри или в Лувр, так что ваша хозяйка должна встретиться со мной в Тампле, в том доме, который она выберет сама. И я настаиваю, чтобы эта встреча происходила тайно, а мое имя даже не упоминалось.
— Похоже, устроить это будет не так уж сложно, — произнесла служанка, взглянув на сообщника.
— Вы получите два ливра с каждых десяти — чем выше окажется цена, тем больше вы получите. Поэтому нужно, чтобы мадам де Суассон так сильно захотелось получить мавра, что никакая сумма не смогла бы ее остановить.
— Я свое дело знаю, — пообещала служанка. — Кроме того, давеча утром, пока я причесывала мадам, она снова сокрушалась, что в ее свите нет этого дьявола! Да смилостивится над ней Господь! — заключила она, поднимая глаза к небу.
* * *
Анжелика и Куасси-Ба ждали в маленьком кабинете, примыкавшем к службам в отеле Буффлер.
Из салона, где мадам де Севинье принимала сегодня гостей, доносился смех и восклицания светских дам. Мимо Анжелики пробегали мальчики-лакеи, несшие подносы со сладостями.
Хотя Анжелика не хотела в этом себе признаваться, она страдала от того, что оказалась выброшенной из светской жизни, которой наслаждались окружавшие ее сейчас дамы. Ей так хотелось познакомиться с Парижем и его альковами
[26]
, в которых собирались самые выдающиеся умы того времени!..
Подле нее сидел Куасси-Ба, вытаращив от страха глаза. И хотя она одолжила для него у старьевщика Тампля поношенную ливрею с потускневшей позолотой, вид у него был довольно убогий.
Наконец дверь распахнулась и на пороге показалась вместе со своей служанкой оживленная мадам де Суассон, обмахивающаяся веером.
— А, вот и дама, о которой ты говорила, Бертиль!
И она замолчала, внимательно разглядывая Анжелику.
— Да простит меня Господь, — воскликнула она, — дорогая, вы ли это?
— Я, — со смехом подтвердила Анжелика, — но прошу вас, не надо удивляться. Вы же знаете, муж мой в Бастилии; и мне не пристало быть в лучшем состоянии, чем он.
— О, конечно! — согласилась Олимпия де Суассон, проникаясь ее положением. — Каждый из нас хоть раз попадал в немилость. Когда мой дядя кардинал Мазарини вынужден был бежать из Франции, мы с сестрами ходили в дырявых юбках, а народ на улицах швырял камни в нашу карету и кричал вслед: «Потаскухи Манчини!» А теперь, когда несчастный кардинал одной ногой в могиле, те же самые люди, наверное, горюют по нему больше меня. Видите, как резко все меняется!.. Подождите, разве это ваш мавр, моя дорогая? В первую встречу он произвел на меня большее впечатление! Он был чернее и не такой тощий…
— Это потому, что он замерз и голоден, — поспешила с ответом Анжелика. — Вот увидите — как только он начнет есть досыта, то снова станет черным как уголь.
Лицо красавицы выражало сомнение.
Куасси-Ба с кошачьей грацией поднялся.
— Но я все еще сильный! Смотри!
Он сорвал с себя старую ливрею, обнажив торс, покрытый замысловатыми татуировками, расправил плечи, напряг мышцы, как боец на ярмарке, и чуть согнул руки в локте. На темно-бронзовой коже играли блики света.
Куасси-Ба стоял прямо и неподвижно, но казалось, что он вдруг стал гораздо выше. Вид этого дикаря, остававшегося совершенно бесстрастным, околдовал всех в комнатке и будто таинственно изменил само пространство. Сквозь витражи струились бледные лучи солнца, обливая золотистым светом сына Африки, заброшенного судьбой далеко от своей родины.
