— Конечно, Орех, Черничка прав! — воскликнул он. — Надо сделать все, что в наших силах, и вырыть здесь хоть парочку нор. Я-то, во всяком случае, попытаюсь.
Все растерялись. Но когда Орех устроился под обрывом и принялся копать легкую почву, Плошка с готовностью кинулся помогать. Вскоре еще трое взялись за работу. Рыть было легко, и, хотя все то и дело отбегали в сторону подкрепиться или просто погреться на солнышке, к полудню Орех уже с головой скрылся в норе и повел тоннель между корнями.
В таких лесах обычно не бывает подроста, но буковые кроны сами по себе хорошая защита, а кролики сразу поняли, что здесь водится пустельга. Хотя эти птицы редко охотятся на зверьков крупнее крысы, иногда они нападают и на кроликов.
Потому ни один взрослый кролик не останется на виду, если заметит в воздухе парящую пустельгу. И стоило друзьям увлечься работой, Желудь заметил летящую с юга птицу. Он забарабанил по деревяшке, шмыгнул под дерево, а за ним все остальные. Долго они не решались выйти из укрытия. А едва только взялись за дело, тотчас снова заметили — если, конечно, это была не та же самая — пустельгу, которая кружила в стороне, над верхним лугом, где они бегали вчера утром. Орех поставил сторожем Алтейку, и дважды тот подавал сигнал тревоги, обрывая вдруг захватившую всех радость работы. Ближе к вечеру компанию всполошил проскакавший через перевал всадник, мчавшийся по дороге в северной части леса. Больше за весь день они не видели никого крупнее лесного голубя.
Когда всадник, немного не доехав до вершины Уотершипского холма, свернул к югу и исчез из виду, Орех вернулся на окраину леса посмотреть на северные долины, где лежали спокойные, яркие от солнца поля и далеко, на севере Кингсклера, поднимались высокие столбы дыма. В воздухе похолодало, а солнце снова повернуло к северному горизонту.
— Кажется, мы уже достаточно потрудились, — сказал Орех. — Во всяком случае, на сегодня хватит. Я хочу спуститься вниз к подножию, поискать хорошей травы. Здесь трава неплохая, но уж слишком сухая и тощая. Кто-нибудь хочет пойти со мной?
Шишак, Одуванчик и Плющик вызвались составить ему компанию, остальные предпочли вернуться в терновник, перекусив по дороге, и улечься спать вместе с солнышком. Орех с Шишаком прикинули на глазок, где по пути можно спрятаться, и слетели вниз, мигом одолев четыреста или пятьсот ярдов. Никто на них не нападал, приятели мирно паслись на травке на краю пшеничного поля, — такую картинку можно частенько увидеть в любом уголке Англии. Орех, несмотря на усталость, не забыл на случай тревоги приискать глазами укрытие. Ему повезло: он заметил старый, наполовину осыпавшийся ров, так заросший крапивой и бутнем, что в нем можно было бы спрятаться не хуже, чем в норе, и вся четверка пощипывала траву поблизости, чтобы в случае нужды успеть шмыгнуть под его защиту. — Сгодится на крайний случай, — проговорил Шишак с набитым клевером ртом и обнюхал опавший цветок гордовины. — Бог ты мой, с тех пор как мы ушли от своих, сколько мы успели узнать! Больше, чем там за всю жизнь! А норы! Правда, тут нам еще придется учиться. Заметил? Земля здесь совсем не та, что дома. Пахнет по-другому, поддается по-другому, да и сыплется тоже не так.
— Хорошо, что напомнил, — сказал Орех. — Там, у Барабанчика, мне-то ведь кое-что и понравилось — большая пещера. И хочется мне выкопать такую же. Здорово придумано — собраться всем в норе обсудить что-нибудь, послушать сказку, поболтать. Что скажешь? По-твоему, у нас получится или нет?
Шишак задумался.
— Н-да, — произнес он. — Если вырыть слишком большую нору, начнет осыпаться кровля. Обязательно нужна какая-то опора. Что там было у Барабанчика?
— Корни тиса.
— Ну, мы тоже роем под деревом. Но вот что за корни у него, подойдут ли?
— Надо спросить Земляничку. Он, конечно, и сам знает не много. Ведь ту пещеру вырыли задолго до его рождения.
— И если она когда-нибудь обвалится, так не на его голову. У них там все племя будто неживое — как совы на свету. Правильно он сделал, что ушел.
На пшеничное поле спустились сумерки, но вершину холма еще освещали длинные красные отблески заходившего солнца. Неровная тень изгороди побледнела, исчезла. Запахло прохладой, сыростью приближающейся ночи. Мимо прогудел майский жук. Замолчали кузнечики.
— Скоро вылетят совы, — сказал Шишак. — Побежали обратно.
В это мгновение со стороны темного поля до них донесся топот. Топот приблизился, и кролики увидели белый кончик мелькнувшего хвоста. Они стремглав бросились ко рву. Теперь, когда ров и впрямь понадобился, он показался намного у́же, чем раньше. Только в одном конце хватало места, чтобы развернуться, но не успели приятели там устроиться, как прямо им на головы слетели еще Плющик с Одуванчиком.
— Что там такое? — спросил Орех. — Что вы услышали?
— Кто-то бежит к изгороди, — откликнулся Плющик. — Какой-то зверь. Ну и шуму же от него.
— Заметил, кто это?
— Нет. И запаха не почуял. Ветра нет. Но слышал прекрасно.
— Я тоже, — подтвердил Одуванчик. — Это кто-то большой, как крупный кролик. Мне показалось, что хоть он и шумит, но все же старается не показываться.
— Неужто хомба?
— Нет, уж ее-то запах мы почуяли бы, — сказал Шишак, — с ветром или без ветра. Судя по вашим словам, это очень похоже на кошку. Только бы не горностай. «Хей, хей, ты, эмблерский храйр!» Вот пакость! Придется немного посидеть тихонько. Но если он нас заметит, приготовьтесь удирать.
Кролики ждали. Быстро стемнело. Над головами сквозь летнюю зелень пробивался лишь слабенький свет. Дальний конец рва так зарос, что сквозь траву ничего не было видно, но над головой в прорезях листьев кролики видели кусочек неба, теперь ставшего темно-синим. Время шло, и, словно на стеблях бугая, зажигались звезды. Мерцание звезд было слабым, неровным, как легонький ветерок. Наконец Орех оторвал от них взгляд.
— Что ж, попробуем устроиться на ночлег, — сказал он. — Ночь теплая. Кого бы там ни носило, лучше уж не рисковать.
— Ну-ка, ну-ка, — прошептал Одуванчик. — Что это?
Сначала Орех ничего не расслышал. Потом уловил далекий, но отчетливый звук: кто-то то ли стонал, то ли плакал, прерывисто, робко. И хотя этот звук даже близко не походил на охотничий клич элиля, все же Орех обомлел от страха. Но едва он успел навострить уши, плач прекратился.
— Фрит небесный! Кто это? — прошептал Шишак, и «шапочка» его встала дыбом.
— Может, кошка? — предположил Плющик, широко распахнув глаза.
— Это не кошка! — ответил Шишак, губы его раздвинулись, застыв в невообразимой гримасе. — Это не кошка! Это… Вы что, не поняли? Вам… — Он замолчал. Потом сказал очень тихо: — Вам что, матери в детстве не рассказывали?
— Нет! — воскликнул Одуванчик. — Нет! Это какая-то птица… или раненая крыса…
Шишак встал. Спина его выгнулась, подбородок прижался к напрягшейся шее.
