— Понятно, сейчас у нас все разладилось, — начал Падуб, — и, наверное, нам нужно будет потом обсудить, что делать. А сначала я расскажу, как случилось, что наша четверка — Серебряный, Алтейка, Земляничка и я — вернулась ни с чем. Нечего и говорить, как вначале все были уверены в успехе. Но вот мы вернулись — один больной, другой раненый, — и все напрасно. Вы, конечно, хотите знать почему.
— Никто вас не винит, капитан, — произнес Шишак.
— Мне судить, виноват я или нет, — ответил Падуб. — А вы думайте, как хотите. А теперь слушайте. Погода в тот день была в самый раз для похода, и мы решили не торопиться. Насколько я помню, утро было серенькое и прохладное, и по-настоящему рассвело, только когда ветер разогнал тучи. За лесом недалеко отсюда мы увидели ферму, и хотя люди обычно встают позже нас, я решил ее обойти, так что мы пробежали выше по западному склону. Мы хотели спуститься, но с севера пологих спусков не оказалось. Мы и бежали все поверху да поверху, по пустынным желтым полям. Кроликам там есть где укрыться — высокая пшеница, зеленые изгороди, обрывы, — а леса нет. Только огромные открытые поля и огромные белые камни. Я-то думал, что там будет как у нас — луга и рощи, — но ничего подобного. Наконец мы нашли дорогу, которая шла вниз и вдоль которой росли густые кусты, и решили спускаться там. Я боялся наткнуться на элиля, и мы часто останавливались. По-моему, ни лисы, ни горностаи в тех местах не водятся, но я понятия не имел, как быть, если мы все же на них наткнемся.
— Я почти уверен, что там есть ласки, — вставил Серебряный. — Я чую их запах. Но вы же знаете элилей. Если они не охотятся на нас, то часто нас просто не замечают. Мы почти не пахнем и зарываем наши храка, как кошки.
— Еще до на-Фрита, — продолжал Падуб, — мы подошли к редкому, узкому лесу. Эти леса на холмах очень странные. Тот лесок был не гуще нашего, но тянулся в обе стороны, насколько хватало глаз, по какой-то просто убийственной прямой. Я вообще не люблю прямые — обычно это дело рук человека. Я не ошибся — за деревьями оказалась дорога. Пустая дорога — ни души кругом, — но все равно мне не хотелось по ней идти, и мы побежали дальше, прошли лес насквозь и вышли с другой стороны. В поле нас нашел Кехаар и велел чуть сменить направление. Я спросил, сколько еще осталось, и он ответил, что мы прошли примерно с полпути, а потому можно было подумать и о ночлеге. Оставаться на виду нам не хотелось, и в конце концов мы наткнулись на какую-то яму и выцарапали в ней подобие норы. Потом хорошенько подкрепились. Ночь прошла спокойно.
Наверное, не стоит рассказывать обо всех мелочах. Утром, не успели мы поесть, пошел дождь, подул резкий холодный ветер, и мы просидели в своем укрытии до самого на-Фрита. Потом небо прояснилось, и мы снова двинулись в путь. Бежать по сырой траве не очень приятно, но я прикинул, что тогда к вечеру мы доберемся до места. Вдруг я заметил зайца, который выскочил из травы, и спросил его, далеко ли до кроличьего городка.
«До Эфрафы?
[19]
— переспросил он. — Вы что, идете в Эфрафу?»
«Если он называется так, то да», — ответил я.
«А вы там уже бывали?»
«Нет, — сказал я. — Не бывали* Мы здесь впервые».
«Тогда мой вам совет: бегите прочь, да поскорее».
Я все еще пытался сообразить, как это понимать, но вдруг на обрыв выскочили три крупных кролика — точь-в-точь как я с гвардейцами, когда приходил арестовывать Шишака. Один из них сказал:
«Покажите-ка ваши метки».
«Метки? — удивился я. — Какие метки? Не понимаю».
«Так вы не из Эфрафы?»
«Нет, — ответил я, — но идем мы именно туда. Мы не здешние».
«Тогда следуйте за мной».
Никакого тебе «Откуда вы?» или там «Не промокли ли вы?» — ничего подобного. Так что пришлось нам вслед за этой троицей спуститься с обрыва, а там мы сразу оказались в Эфрафе — это они так называют свой городок. Я постараюсь рассказать о нем как можно лучше, чтобы вам стало ясно: по сравнению с ними мы просто кучка грязных, сопливых подзаборников.
Эфрафа — очень большой городок, намного больше нашего, я имею в виду Сэндлфорд. Единственное, чего боятся тамошние жители, — это людей и куриную слепоту. Городок вырыт очень хитро. Нор не видно, везде стоят на посту гвардейцы ауслы. Ваша жизнь там вам не принадлежит, зато каждый чувствует себя в безопасности — что ж, ради этого можно и впрямь от многого отказаться!
Кроме ауслы в Эфрафе есть Совет, и каждый кролик в этом Совете следит за тем, что ему поручено. Одни отвечают за снабжение, другие — за тайные тропы, третьи следят за воспитанием молодняка. Рядовым кроликам разрешается выходить на поверхность только в определенное время, причем их число тоже ограниченно. Каждого кролика метят еще при рождении. Ему выгрызают метку под подбородком, или на бедре, или на передней лапе. А потом всю жизнь его узнают по этой метке. И вы имеете право появляться на поверхности только в отведенное для вашей метки время.
— А кто же вас остановил? — поинтересовался Шишак.
— Жутковатая это история. Нас остановила аусла… Но кто не был там, тот не поймет. Старшиной у них кролик по имени Дурман — они называют его генерал Дурман. О нем я расскажу подробней. Ему подчиняются капитаны — у них метки особенные. У каждого капитана — свои офицеры и своя охрана. И в любое время, и днем и ночью, стоит этот меченый капитан на посту со своей оравой. Если случится — правда, это бывает нечасто — человеку подойти к Эфрафе поближе, охрана предупреждает о его приближении задолго до того, как тот успеет что-нибудь заметить. Если появится элиль — то же самое. Храку там можно оставлять только в специальных канавах, где ее тотчас же и закапывают. А если они обнаружат наверху кролика, который, по их мнению, не имел права находиться там, то требуют у него показать свою метку. И только Фриту известно, хотя, в общем, можно предположить, что произойдет с этим кроликом, если он не сумеет оправдаться. Кролики в Эфрафе зачастую днями не видят солнца — Фрита. Если твой знак предполагает выход на силфли ночью, то ты можешь есть только по ночам, и не важно, ясно или сыро, тепло или холодно. Там давно привыкли играть, беседовать, заводить друзей под землей, прямо в норах. Когда в положенное время почему-либо выход отменят — например, если появится человек и начнет работать неподалеку, — тогда плохо дело. Придется сидеть голодным до следующего раза.
— Но у них от такой жизни, наверное, и все привычки изменились? — спросил Одуванчик.
— Да, — ответил Падуб. — Большинство способно лишь выполнять приказы. Из Эфрафы они никогда не выходят и не знают запаха элиля. У них всех в жизни есть только одна мечта: попасть в ауслу, потому что гвардейцам многое разрешено; а мечта гвардейцев — попасть в Совет. Быть членом Совета — лучше всего. Но в гвардию отбирают лишь самых сильных и закаленных, поскольку в обязанности ауслы входит внешнее патрулирование. Как они говорят, внешний патруль. Патруль заглядывает повсюду — под каждый кустик — и иногда целые дни напролет проводит под открытым небом. Чтобы знать все окрестности и еще чтобы быть в форме и не терять ни силы, ни хватки. Если патруль наткнется на хлессиля, то приведет его с собой в Эфрафу. Если же бродяга идти отказывается, его убивают. Эфрафцы говорят, что хлессили опасны, потому что могут привлечь к ним внимание человека. Вернувшись, патрульные отчитываются перед генералом, и если они доложат о чем-нибудь новом или необычном, Совет решает, что делать.
