— Мухи, Раф! Должно быть, это белые мухи! Только молчат и не пахнут, как та призрачная собака. Раф, не отдавай им меня! Не отдавай…
— Пошли обратно, внутрь. Не дури! Кем бы они ни были, это никак не мухи. Глянь на землю. Видишь, они сразу исчезают.
— Нет, не исчезают, они превращаются в воду. Посмотри на свой нос… Нет, лучше на мой.
Раф с Шустриком следили за тем, как выемки между камнями постепенно заполнялись хрупкими, слабо поблескивающими кристалликами, которые крошились и появлялись снова, снова крошились и снова росли, слипаясь друг с другом, образуя легкие стоячие конструкции, словно кошачья шерсть, зацепившаяся за ветки кустарника.
— Зачем они так делают? — спросил Шустрик наконец.
— Наверное, хотят как-нибудь убить нас. Но теперь ясно, что они почему-то опасаются приближаться к нам. Может, они хотят устроить нам такой холод, что мы не выживем?
— Пока что такого холода нет. И тем более не было бы, будь у нас еда. Раф, скоро стемнеет. Пожалуйста, уйдем отсюда. Ну хоть куда-нибудь… Ничего не могу с собой поделать, я страшно боюсь. Да и ты боялся бы, если… ну, если бы видел ее… Понимаешь, у меня в ухе целый сад, — сказал Шустрик, снова выходя из логова. — Туда падают эти штуковины. Все кусты белые.
Минут двадцать спустя, бредя в сторону бледного, слабо видневшегося сквозь метель заката, Раф с Шустриком перевалили через северное плечо Взгорья выше Слеговой тропы и глянули вниз на бесчисленные крутящиеся снежинки, которые тут же исчезали, едва упав на темную поверхность Трясины.
— Где мы, Раф?
— Не знаю, как ты, а я куда дальше от какой-либо жратвы, чем хотелось бы.
— Жалко, лиса нет с нами. Он бы знал, что делать.
— С лисом это моя вина. Прости, Шустрик.
— Ладно тебе, Раф. Этим горю не поможешь. Ох, Раф! Мамочка моя! Глянь-ка, глянь! Вот зачем они это сделали! Соображают. Если они такие умные, отчего сразу не придут и не убьют нас?
Позади псов, вверх по склону, по которому они поднялись, тянулась цепочка четких следов, черные отпечатки лап на чуть припорошенной снегом земле. Две цепочки тянулись назад, до самого Зубчатого.
— Куда бы мы ни пошли! — вздохнул Шустрик. — Сразу ясно, где мы были и куда двинулись.
— Не так уж и ясно, — возразил Раф, немного подумав. — Тут они, пожалуй перемудрили. Разве не видишь, они все падают и засыпают наши следы.
— А когда кончат падать? Просто они пока выжидают.
— Не бойся, я найду на них управу и лису дам сто очков вперед. Мы еще поживем, Шустрик. Глянь-ка! В ручьях их нет. Они тают в воде. Вот мы и пойдем прямо по ручью. Видишь, никаких следов! Ты в порядке?
— Лапы замерзли, — вздохнул Шустрик, бредя в ледяной воде.
20 ноября, суббота
ОДИН ИЗ ЧУМНЫХ ПСОВ ИЗВЕСТЕН КАК «ЗЛОБНЫЙ И СВИРЕПЫЙ»
Сестра покойного хозяина рассказывает, почему она решила продать пса в Научно-исследовательский центр
Миссис Энн Мосс, делопроизводительница из Далтона-на-Фернессе, испытала вчера потрясение. В чем причина? Ей стало известно, что одна из собак, сбежавших из Центра ЖОП (жизнеобеспечивающих программ) в Лоусон-парке, Камберленд, известных миллионам читателей как «Чумные Псы», — не кто иной, как «Шустрик», фокстерьер, ранее принадлежавший ее брату, трагически погибшему в автомобильной катастрофе. Два пса, которые во время своего побега, совершенного под покровом ночи, вполне могли заразиться бубонной чумой, вот уже который день держат в страхе весь Озерный Край, беззастенчиво нападая на овец, уток и кур, а также досаждая фермерам и их женам разбойными набегами на одиноко стоящие дома.
— Моей вины в этом нет, — заявила миссис Мосс, приятная, располагающая к себе дама, с которой наш корреспондент встретился вчера в ее доме в Далтоне-на-Фернессе. — Этот пес всегда отличался злобным нравом, проявлял своеволие и непослушание, гонялся за кошками и мешал нам с братом жить. Честно говоря, мы держали его только потому, что у брата было очень доброе сердце и он не мог себя заставить избавиться от этой собаки. После аварии — которая, кстати, случилась из-за этого самого пса, но я не в состоянии говорить об этом — мне выпала печальная обязанность распорядиться имуществом моего несчастного брата. Естественно, взять такую собаку к себе в дом я не могла. Сначала я хотела было ее усыпить, но потом муж моей сестры, ветеринар, сообщил, что Центру требуется для научных исследований взрослая домашняя собака, и я решила, что такой выход будет лучше для всех, включая и саму собаку. Разумеется, я и помыслить не могла, что мой поступок, совершенный из самых лучших побуждений, приведет к столь трагическим последствиям, что служащие Лоусон-парка позволят собаке убежать. Я считаю их поведение недопустимо легкомысленным.
После беседы с миссис Мосс у меня не осталось никаких сомнений в том, что «Шустрик» — чрезвычайно опасная собака, способная…
— Хреново дело, — заметил Дигби Драйвер, гася сигарету в лужице на чайном блюдце. — Все это вырождается в какую-то тягомотину. Теперь позарез нужно чего-нибудь свеженького — перекинуть всю эту историю уровнем повыше. Снимочек собак в деле, неосторожное словцо какого-нибудь жоповца, официальное заявление Министра — в таком духе. Это, конечно, все равно не я буду описывать — но как раз сейчас нужна какая-нибудь такая фиговина, которая дала бы истории второе дыхание. Поблизости зарегистрировано странное заболевание, диагноз неясен? Нет, не пойдет, потому что, когда выяснится, что это никакая не чума, выйдет шмяк, а оно ведь непременно выяснится. Думай, сукин сын, думай…
— Не знаю, Раф. Я теряюсь в догадках и, боюсь, вообще плохо соображаю после того, как мы целую ночь тащились по ледяной воде. А может, люди в машинах вовсе и не нас ищут. Вон как они мимо проносятся. Кабы они нас искали, им не надо было далеко ходить.
— Ну их совсем! Они выглядят такими толстыми, как кастрированные лабрадоры. Отчего бы им не остановиться и не дать нам еды?
— Голодно, Раф. И холодно очень. Вроде бы уж давно рассвело, а что-то все не теплеет. Ты ощущаешь свои лапы?
— Не болтай ерунду! Они давным-давно отсохли.
— Раф, давай пойдем к какому-нибудь дому или ферме и сдадимся людям, а? Лизать руку человека это все же лучше, чем слизывать эту холодную дрянь со своих лап. Может, прежде чем отправить нас к белохалатникам, нас сперва покормят. А иначе мы все равно тут умрем.
Раф задрал голову и залаял в тяжелое, мутное небо. Ночью снег кончился, но час назад пошел снова, и в этой снежной кутерьме нельзя было увидеть ни собак, ни холмов, с которых они спустились, ни того, что находилось за дорогой, по которой грохоча проезжали легковые машины и грузовики, озаряя мутную мглу своими фарами.
— Раф-раф! Раф-раф! Давай, сыпь! Похорони нас, пес тебя задери! Мне все равно! Вы не такие жестокие и подлые, как бросавшие меня в бак белохалатники! Они считали себя хозяевами, а вы нет! Я простой, до смерти голодный пес, но я лучше вас, кем бы вы ни были! Вы лижете руки белохалатникам. Не стыдно? Такое огромное небо и целые рои летающих ледышек против двух голодных псов! Раф-раф!
