— Что?
— Это я так, проверяю. Девушка должна быть осторожной. Вдруг ты пристукнул родителей, спалил дом и подался в бега?
— Нет.
— Но ты же в бегах, да?
— Не люблю, когда меня расспрашивают.
— И я не люблю, — говорит она. — Можно, я сяду на твою скамейку?
Киваю. Она подходит. Плюхается на скамейку рядом со мной. Пахнет приятно.
— Меня зовут Райли, — говорит она. — Для друзей — Рай.
— В смысле не ад?
— Это с какой стороны посмотреть, — смеется она. — А у тебя имя есть?
— Джек.
— Джек, а ты часто гуляешь на детских площадках?
— Я не знаю города. Решил, что тут спокойнее, — дети же.
Лицо у нее светлеет.
— Здесь действительно спокойнее. Только крысы водятся. Вылезают, когда темнеет. Дети уходят, крысы приходят.
— А ты что тут делаешь, Рай?
— Уроки. — Она показывает тетрадку. — Сочинение по английскому. Описать сценку из жизни. Не больше двухсот слов. Попробуй-ка опиши хаос, когда у тебя не больше двухсот слов.
Оглядываем площадку. Маленький мальчик плачет, потому что натолкнулся на маленькую девочку и упал. Девочка тоже плачет. Вопит младенец — мама меняет ему подгузник. В песочнице двое мальчишек швыряют друг другу песок в лицо. Чей-то папа у горки кричит что-то в мобильник, абсолютно не замечая, что его ребенок примеривается нырнуть за бортик горки и сломать себе шею.
— Понимаю, — говорю. — Кажется, у тебя на уроках английского приветствуется творчество. Мы в школе только и делаем, что читаем «Дэвида Копперфилда».
— Обожаю Диккенса.
— Я тоже, но читать по книжке в полугодие… Я за первые же выходные ее проглотил.
— Ничего себе, — говорит Райли. — Длинные были выходные, наверное. А у тебя там вечеринок не устраивают?
— Бывает.
— Обожаю вечеринки, — лукаво признается она. — Такое совпадение — одна моя подружка как раз сегодня устраивает вечеринку. Хочешь сходить, Джек?
Райли, пойми меня правильно. Есть вещи, которых ты не знаешь, а я не могу рассказать. Во-первых, я спасаю свою шкуру. Во-вторых, у меня осталось всего два чувства — потрясение и горе. Я утратил отца и мать. Детство. И наконец, на свете есть Пи-Джей.
— Спасибо. Очень мило с твоей стороны, но я не могу. В другой раз.
Она надувает губки. Действенный ход.
— Почему?
— Мне сейчас не потянуть шикарную манхэттенскую вечеринку.
— Брось, будет совсем не скучно. Повеселимся. Сходи, сам увидишь!
— Рай, у меня сейчас тяжелые времена.
— Знаешь, Джек, я это, в общем-то, поняла. Именно поэтому тебе и нужна вечеринка.
Я пускаюсь в объяснения:
— Понимаешь, я утром не мылся. Мне не во что переодеться. И вообще я не в форме.
— Помыться можешь у меня. Одежду мы постираем. Что-то мне подсказывает, что после ванны ты очень даже ничего.
— А что скажут твои родители, когда ты приведешь в дом такого бродягу?
Райли пожимает плечами. Удобный случай тряхнуть головой, чтобы откинуть волосы. Что-то у нее с родителями не то.
— Они в Париже, — говорит она, как будто все родители на свете регулярно там пропадают. — Папа по делам. Мама за покупками. Так что в большой старой квартире сейчас живу только я. И мне ужасно одиноко. — Она поднимается. — Ну что, Джек, идешь или нет? Я редко приглашаю дважды и никогда — трижды.
Я тоже поднимаюсь. Прости меня, Пи-Джей. Но у меня в Нью-Йорке только один друг. И мне до зарезу нужен горячий душ.
5
Улица Сентрал-парк-уэст. Роскошные на вид дома с привратниками у дверей. Бегуны в стодолларовых кедах. Мальчишки на роликах и в дизайнерских очках. Няни с колясками-паровозиками. Парк совсем рядом, буквально у порога. Недешево, конечно. Зато удобно и безопасно.
— Вот мой дом, — объявляет Райли. — Здравствуйте, Чарлз.
Швейцар вежливо кивает:
— Добрый день.
Окидывает меня беглым взглядом и отводит глаза. Открывает дверь.
Темный вестибюль. Бархатный ковер до самого горизонта. На стенах живопись. Пейзажи, море. Что это — жилой дом или музей? Садимся в лифт. Пятнадцать кнопок с цифрами и «П» на самом верху. Райли нажимает «П».
— Я так понимаю, это не парковка, — говорю. — Разве что вертолетная.
— Пентхаус, — отзывается Райли. — Ничего особенного.
— Тебе легко говорить. А для такой деревенщины, как я…
— Может, ты и из провинции, но не деревенщина, — отвечает она. Протягивает руку и гладит меня по щеке. Откидывает волосы у меня со лба. — У тебя хорошее лицо, — говорит она. — Я в людях разбираюсь. Развитая интуиция. Ты ведь не маньяк, правда?
— Ты уже спрашивала, с тех пор ничего не изменилось.
— Потому что если ты маньяк, то берегись, — продолжает она. — У меня черный пояс по карате. И собака. И дом охраняется.
— За меня можешь не беспокоиться, — отвечаю.
Лифт останавливается. На площадке «П» всего одна дверь. Ничего себе — у них целый этаж!
Мы стоим на коврике с надписью «Добро пожаловать», и Райли ищет ключи.
Что-то мне подсказывает, что пентхаус в таком доме — штука недешевая.
— А чем занимается твой отец?
— Знаешь, что такое фондовые опционы?
— Так, не очень.
— Вот и я не знаю, — признается она. — А он знает. По крайней мере, так думают его клиенты.
Она усмехается. Понятно. Богатый папочка. Райли открывает дверь. Впускает меня.
Райли, я не сомневаюсь, что в моих советах насчет безопасной жизни на Манхэттене ты не нуждаешься, но даже если у тебя фантастическая интуиция и черный пояс по карате в придачу, все равно не стоит приглашать домой незнакомых парней, когда родители в отъезде.
— Я тебе доверяю, — говорит она, показывая мне дорогу в длинной передней. — Не знаю почему, но доверяю.
Ты читаешь мои мысли, да, Райли?
— Ты что, мысли читаешь? — спрашиваю.
Райли хихикает.
— Ты именно об этом и думал? Да, понимаю, наверное, со стороны кажется, будто я веду себя как дура. Но я выросла в этом городе и здорово разбираюсь в людях. Джек, от тебя так и веет уверенностью в себе. К тому же плохие мальчики не читают «Дэвида Копперфилда» за одни выходные. Вуаля!
Боже мой, Райли! Что бы там ни делал твой папа ради своих клиентов, судя по всему, это приносит доход. Мы входим из передней в гостиную — размером с баскетбольное поле и с окнами от пола до потолка.
