«Кап-кап», — капает вода.
На камнях что-то растет. Трава? Нет, минералы.
Сталактиты наставлены на меня, словно кинжалы. Сталагмиты тянутся ко мне, словно заблудшие души из стигийских вод.
Пламенник пульсирует: «Сюда, Джек. Сюда, Джек». С каждым ударом стены пещеры содрогаются.
Часы начинают меркнуть. Погодите! Не выключайтесь!
Слабый свет. Еще слабее. Полная и окончательная тьма.
Нет, не окончательная. Далеко впереди различаю серебристое сияние. Мерцает. Теплится. Подземная звезда.
Иду туда. Серебряный свет становится ярче.
Я знаю, что это. Что это должно быть.
Пламенник!
Он здесь. Так близко, что освещает мне путь.
Нащупываю дорогу и дохожу до скалы, которая отделяет пещеру, где я оказался, от следующей. Как темная дверь. Отделяющая меня от моей судьбы.
Стою совсем неподвижно. Пережидаю удар сердца.
Набираю побольше воздуху.
И — вхожу.
71
Это тронный зал. Первое, что приходит в голову. Роскошно убранный зал во дворце, где король принимает послов иностранных держав.
Не поймите меня неправильно — никакого короля тут нет. Льстивых интриганов-придворных — тоже. И гордой королевы. То есть вообще никого. Только окровавленный, хромой, растерянный шут — Джек Даниэльсон — ступает через порог.
Но убранство роскошное. Хрустальные украшения для коронации. Со стен, словно оранжево-коричневые драпировки, расшитые бисером, свисают складки мелких прозрачных кальцитовых кристалликов. Пол покрывает гипсовая изморозь. Каменья всех цветов радуги блестят на стенах в пульсирующем серебристом свете, который исходит от… трона!
Делаю несколько шагов к нему. Это не трон. Это мерцающий помост. Такая сияющая кафедра. Неужели это один исполинский бриллиант? Нет, так не бывает.
«Сюда, Джек. Сюда, Джек!»
Пламенник тянется ко мне. С каждым шагом я все сильнее чувствую, что сейчас встречусь со старым другом.
Все тело покалывает. Каждая клеточка искрит электрическим разрядом. Я в ужасе и в то же время в восторге. Иду. Моисей, на цыпочках подходящий к неопалимой купине.
[22]
Вот ради чего родители отправили меня на тысячу лет в прошлое. Вот ради чего мне устроили такое детство. Ради одного-единственного мига.
Я его вижу. Он впаян в сверкающую хрустальную кафедру, но виден прекрасно. Сердцевидный. Серебристо-белый. С каждым ударом чуть-чуть видоизменяется. Сфера. Капля. Полумесяц. Раковина.
Но и это в нем не самое удивительное.
Похоже, он разумный. Я готов в этом поклясться. Он живой — но это какая-то непонятная жизнь.
Под его поверхностью бурлят сильные чувства. Он гневается. Нет, не гневается. Он глубоко обижен. Его больно ранили.
Стою прямо над Пламенником. Протягиваю руку. С трепетом прикасаюсь пальцем к твердому камню помоста.
Нагибаясь к Пламеннику, я чувствую, как он тянется ко мне сквозь несокрушимый сверкающий хрустальный футляр. Внезапно его серебристый свет окутывает меня с головы до пят. Свет каскадами струится вокруг. Внутри. Яркое воспоминание…
Летний день, мы с Пи-Джей устроили пикник. Одна из наших первых романтических поездок.
Мы проехали по берегу Гудзона и остановились на лужайке у самой воды. Расстелили одеяло, сели рядышком и принялись целоваться.
Коснувшись Пламенника, я снова перенесся туда. Боже мой, да я же и в самом деле сижу на одеяле!
Губы Пи-Джей. Медовая сладость ее дыхания. Широкая спокойная река.
Мы перекусили и еще немножко целовались, а потом Пи-Джей уснула в моих объятиях.
Я и сам едва не задремал. Лежал, глядя на Пи-Джей. На ее закрытые глаза. На то, как ее грудь вздымалась и опадала. Жаркое летнее солнышко поджаривает короткую жесткую траву.
Тут-то меня и осенило. Меня осенило, что я люблю Пи-Джей. Мало того. Любовь! Она и вправду существует! Не только в стихах и в кино! Она настоящая, она невероятно сильная, и я на нее способен! Это был самый возвышенный миг в моей жизни. Именно тогда я был ближе всего к обретению смысла жизни, к вере в Бога или к осознанию неизбежности смерти. Но к тому же это был и самый безмятежный миг в моей жизни — сон наяву, напоенный ясным светом июльского дня, голодным стрекотанием кузнечиков, туманным запахом мокрой глины, монотонным шелестом сухой травы на ветру.
Пи-Джей проснулась и увидела слезы у меня на щеках.
— Ничего-ничего, — попытался я отговориться. Но слезы так и текли. — Аллергия, наверное, — промямлил я.
И Пи-Джей, умница, все поняла. Она прижала меня к себе. Нежно. Мы смотрели, как солнце клонится к закату.
Это было оно. Озарение. Переломный момент. С тех пор я смотрю на мир другими глазами. Не знаю, как объяснить. Но это был тот самый день и тот самый час.
И вот я стою в хрустальном тронном зале и касаюсь сверкающего помоста, и у меня по лицу снова текут слезы.
Я по-прежнему не знаю, что такое Пламенник, зато теперь мне понятно, чем он не является. Он не из какого не из космоса. И никакой волшебник его не наколдовал.
Он наш. Он земной. Он воплощенная глубина жизни. Радость нашей любви. Муки нашей совести. Он обладает могуществом. Фантастическим. Не исключено, что он способен уберечь Мировой океан и изменить будущее. И он все это время ждал меня.
Но как мне теперь быть? Что делать с Пламенником? И вообще — как до него добраться? Будь у меня дрель с алмазным сверлом, и то пришлось бы возиться несколько часов.
Закрываю глаза. Освобождаю сознание. Сосредоточиваюсь на собственном дыхании. Оно становится все чаще, все громче…
Это же не дыхание!
Это шаги!
Оборачиваюсь.
Даркон. В элегантном черном одеянии. На плече сидит попугай.
В правой руке у моего братца большущее затейливое ружье.
72
— Спасибо, что нашел мне Пламенник, — говорит Даркон.
Он суше саксаула, и одеяние у него чистенькое и аккуратненькое. Небось по туннелям не плавал и по шахте не лазил.
— Откуда вы знаете, что я здесь?! — потрясенно выдыхаю я.
Серебряное сияние Пламенника бьется в его серых глазах.
— Ах, Джек, опять вопросы, опять сплошные вопросы! Как ты думаешь, зачем я отрезал тебе полпальца?
— В наказание за то, что я попортил вам корабль.
