Ярко-желтый диск медленно выкатился на звездное поле. Он сиял так ярко, что Беллорум с легкостью разглядел стрелки на своем хронометре, отметив точное время этого великого момента — для потомков. Снова обратив взгляд на поле боя, он увидел, как тени трусливо пятятся, отступая перед могуществом света. Вскоре стало светло, почти как днем, и полководец поднял подзорную трубу, чтобы полюбоваться тем, как его армия берет штурмом защитные сооружения.
В тот же миг он ясно увидел королеву варваров — она сжимала в руке древко порванного в клочья знамени. Беллоруму даже показалось, что сквозь грохот битвы он слышит ее девчачий голос, призывающий на помощь…
— Поздно, дитя мое. Сдается мне, твоя стена рухнула, — произнес он с победной ухмылкой.
— Ко мне! Ко мне! — кричала солдатам Фиррина, развернув боевое знамя конницы и барсов.
Гиполитан и отряды дружинников захлестнула кипящая волна вражеских войск, но королева ничего не могла поделать — ряды ополчения все-таки не смогли сдержать врага. Тараман-тар встал на задние лапы и, живой башней возвышаясь над противниками, грозно прорычал в ночное небо.
— Скорее, Фиррина, залезай ко мне на спину. Надо спасти наших!
Девочка без колебаний вскочила к нему на плечи и издала боевой клич. Гигантский барс обрушился на вражеские ряды, прорываясь к окруженным гиполитанам, белые вервольфы кинулись за ним, не щадя противников. Воины Фиррины, ее спешенная конница, последовали примеру королевы и вскочили на спины к своим соратникам-барсам. Они рубили и кромсали врага, мечами, когтями расчищая дорогу к гиполитанам и дружинникам. И вот они прорвались к окруженным войскам и уже плечом к плечу с ними отвоевали гребень оборонительного вала. Там они закрылись щитами, окруженные врагом со всех сторон и безнадежно отрезанные от города. Крошечный гарнизон, оставленный защищать стены, закрыл ворота и приготовился принять последний бой за Фростмаррис.
А на остатках оборонительного вала новая басилиса и Олемемнон спешно отдавали приказы солдатам и дружинникам, укрепляя стену щитов, в то время как Фиррина со своим войском заняла позиции вокруг боевого знамени.
— Встанем здесь — и умрем, тар, — решительно сказала Фиррина.
— Встанем здесь, — согласился Тараман. — Но не будем загадывать наперед. Мы ведь все еще живы.
Над полем битвы вдруг повисло зловещее безмолвие. Защитники с удивлением увидели, как враг отошел и выстроился вокруг них. Со всех сторон, куда ни глянь, их окружало сплошное море чужих солдат. В неверном лунном свете соратникам Фиррины на миг показалось, что это призраки, бестелесные и бессильные. Одно легкое дуновение ветра — и их не станет. Но потом иллюзия вдребезги разбилась, когда «призраки» запели. Неблагозвучный, режущий ухо мотив разнесся над полем, становясь громче по мере того, как песню подхватывали все новые и новые полки.
— Что они делают? — озадаченно спросила Фиррина.
— По-моему, поют тебе хвалебную песнь, — ответил Тараман. — Прислушайся — и услышишь свое имя среди незнакомых слов.
— Как мило, — презрительно хмыкнула королева, хотя в глубине души была очень тронута этим признанием ее отваги. — Это значит, что они уйдут и оставят нас в покое?
Тар горько усмехнулся.
— Сомневаюсь.
Внезапно пение прекратилось, и по рядам пронесся грохот: солдаты ударили копьями, мечами и топорами по щитам. Звук все нарастал громогласным крещендо, потом резко оборвался, и поле снова затопила тишина. Затем посыпались приказы от офицеров каждого полка, и солдаты разомкнули ряды, образовав коридор. Сквозь него к защитникам Айсмарка двинулась черная масса солдат. Они не несли с собой факелов, их доспехи и форма были чернее ночи. На ходу они разворачивали знамена — тоже совершенно черные, без всяких эмблем или символов. Это был элитный Черный легион под личным командованием Беллорума. Его воинов называли «непобежденные и непобедимые», и никому еще не удавалось устоять против них.
— Начинается, Тараман, — тихо произнесла Фиррина и, резко повысив голос, прокричала: — Готовьтесь принять незваных гостей!
А далеко от поля боя, глубоко-глубоко во мраке разгоралась крошечная искорка разума…
Проросшее зернышко, частичка личности прочно утвердилась у него в голове. И он поднимался ей навстречу, навстречу самому себе, разрастаясь и постепенно занимая все больше места. И вот уже черепная коробка вновь полностью превратилась во вместилище разума, но он продолжал осваивать покинутое пространство — отростки ощущений протянулись по телу, а затем и вовне, уловив запахи, образы, звуки…
Откуда-то возникло имя — Оскан — и подошло ему. Он ухватился за это имя и взял его себе. Имя было ключом к его памяти, и он знал это. Но еще прежде, чем он воспользовался этим ключом, где-то на границе возрожденного разума заворочалась тревожная мысль: «Они здесь!»
«Кто здесь?» — удивился он и понял, что не узнает ответа, если не позволит вернуться своей памяти. И он позволил. Воспоминания хлынули на него как из опрокинутого чана: о детстве, о юности, о матери, о Фиррине, о войне и… о боли! О невыносимой боли!
Он вскрикнул и сел, провел по телу руками, уверенный, что пальцы наткнутся на обожженную плоть, но вместо этого ощутил гладкость нетронутой кожи. Не в силах поверить, он свел пальцы. У него есть руки! Оскан быстро ощупал себя — оказалось, у него снова есть и лицо, и ноги, и все остальное, что забрала дикая боль! Но он ничего не видел! Он ослеп!
Нет, просто вокруг кромешная тьма. Приглядевшись, ему удалось разглядеть далеко справа дверной проем — он был лишь чуть светлее, чем все вокруг. Юноша свесил ноги со своего ложа, и они погрузились во влажную грязь. А когда он встал, от тела отпали какие-то странные трубки и шлепнулись на пол. Он робко сделал первый шаг — ноги надежно держали его. Тогда Оскан упал на колени и воскликнул:
— Богиня! Я исцелился! Я здоров!
Он молча помолился, раскачиваясь и вознося хвалу богине.
А потом откуда-то снова пришли тревожные слова: «Они здесь!»
И тогда он со всей отчетливостью вспомнил о войне и чуть не задохнулся.
— Они здесь! — закричал юноша во весь голос и, вскочив на ноги, бросился к двери.
За ней оказался лестничный колодец, и Оскан поспешил наверх, к свету. Однако так быстро, как он хотел, не получилось, потому что лестница оказалась полуразрушена и ему пришлось едва ли не ползти вперед, нащупывая дорогу. Наконец он, щурясь, выбрался на свет.
Свет исходил от единственного факела, но Оскану он показался слишком ярким. Из глаз хлынули слезы, Ведьмак зажмурился, но со временем смог приоткрыть веки и оглядеться. Помещение было совершенно незнакомое. Похоже на сводчатый подвал, наверное, где-то под крепостью, но где именно — непонятно. На голом полу виднелись чьи-то следы, и Оскан двинулся по ним. Сверху доносились приглушенные голоса. Юноша остановился: нельзя, чтобы его задержали. Словно соглашаясь, голос в голове прокричал: «Они здесь! Они здесь!»
