— Я не из пугливых, муженек. До будущего апреля карет не предвидится, а к тому времени она к нам привыкнет. Отправляйся-ка ты, Джейми ждет.
Пока мужчины занимались делами, я и Дженни сидели в гостиной; она вышивала крестиком, я разматывала запутавшуюся пряжу и разбирала цветные шелка.
Внешне вполне дружелюбно мы прощупывали одна другую в разговорах и краешком глаза наблюдали друг за другом. Сестра Джейми. Жена Джейми. Джейми неизменно был ядром нашего диалога.
Общее детство связало их навеки, как уток и основу некоей ткани, хотя узор этой ткани сильно стерся под влиянием разлуки и подозрений, а позже — брака. Нить Айена присутствовала в этом узоре с самого начала, моя же была совсем новой. Воспримет ли, вместит ли уже готовая ткань новую нить?
Наш разговор не подчинялся определенной логике — по крайней мере внешне, однако у каждой или почти каждой фразы было свое внутреннее, истинное, глубинное содержание, вполне ощутимое.
— После смерти вашей матери вы самостоятельно вели дом?
— Да, с десяти лет.
(Понимай: я любила и воспитывала его с раннего детства. Что сделаете вы с тем, кому я помогла стать мужчиной?)
— Джейми говорит, что вы на редкость умелая лекарка.
— Я вправила ему плечо, когда мы встретились впервые. (Да, я способна и добра. Я буду заботиться о нем.)
— Я слышала, что вы вступили в брак весьма поспешно? (Вы стали женой моего брата из-за его земель и денег?)
— Да, это было и в самом деле поспешно. Я даже не знала фамилии Джейми до церемонии венчания. (Я не знала, что он здешний лэрд. Я вышла за него ради него самого.)
Так оно и шло все утро и во время легкого завтрака, а также в послеобеденные часы: мы беседовали, обменивались пикантными сведениями, мнениями, шутками, как бы примеряясь одна к другой. Оценить по достоинству женщину, которой пришлось с десятилетнего возраста вести большое домашнее хозяйство, а после смерти отца и исчезновения брата управлять имением, было не слишком просто. Мне было любопытно, что она думает обо мне, но она, как и ее брат, способна была при желании хорошо скрывать свои мысли.
Когда часы на камине начали бить пять, Дженни зевнула и потянулась; платье, которое она чинила, соскользнуло с округленного живота на пол.
Она принялась было не глядя нашаривать его, но я быстро опустилась на колени возле нее.
— Не надо, я подниму.
— Спасибо… Клэр.
Она впервые назвала меня по имени, застенчиво улыбнувшись, — и я ответила ей улыбкой.
Мы не успели возобновить разговор, так как в комнату просунула свой длинный нос домоправительница миссис Крук и с беспокойством осведомилась, не видели ли мы маленького хозяина Джейми.
Дженни со вздохом отложила в сторону шитье.
— Опять убежал? Не волнуйся, Лиззи. Он, скорее всего, увязался за отцом или за дядей. Мы пойдем и поищем его, хорошо, Клэр? Мне не мешает подышать свежим воздухом перед ужином.
Она тяжело поднялась на ноги и, положив руки на поясницу, охнула, а потом улыбнулась.
— Осталось недели три. Просто не могу дождаться.
Мы медленно прогуливались по двору; Дженни показала мне пивоварню и часовню, рассказала всю историю имения, когда и что было построено.
Обогнув голубятню, мы услыхали под деревом голоса.
— Вот он где, этот маленький негодяй! — воскликнула Дженни. — Ну погоди, попадешься ты мне в руки!
— Подождите минутку.
Я положила руку ей на плечо, разобрав, что с детским голоском смешивается столь знакомый мне взрослый.
— Да ты не волнуйся, паренек, — говорил Джейми. — Научишься. Ведь это довольно трудно, если твой петушок не высовывается дальше застежки.
Я вытянула шею и увидела, что Джейми сидит на чурбане для рубки дров, занятый беседой со своим тезкой, который ведет неравную борьбу со складками своего платья.
— Что это ты делаешь с ребенком? — спросила я.
— Учу юного Джеймса сложному искусству писать так, чтобы не попасть себе же на ноги, — объяснил он. — Уж это-то по крайней мере дядя может сделать для племянника.
Я подняла одну бровь.
— Говорить-то легко. Дядя мог бы наглядно показать племяннику, как это делается.
— Ну, у нас уже было несколько практических уроков, но в последний раз вышла небольшая неприятность. — Они с племянником обменялись взаимно обвиняющими взглядами. — Нечего на меня смотреть, это была твоя ошибка. Я же говорил тебе, что надо стоять спокойно.
— Гм, — сухо произнесла Дженни и строго поглядела на сына, а потом точно так же на брата.
Джейми-младший в ответ задрал подол себе на голову, но старший, ничуть не растерявшись, весело улыбнулся, встал и отряхнул с себя мусор. Опустил руку на закутанную подолом головенку племянника и повернул мальчугана к дому.
— «Всему приходит свой черед, — процитировал он, — и всякой вещи свое место под солнцем». Сначала мы работаем, маленький Джеймс, потом умываемся, а потом — слава богу! — наступает время ужинать.
Разделавшись с наиболее неотложными делами, Джейми на следующий день выбрал время показать мне дом. Построенный в 1702 году, для своего времени он находился на уровне новейших достижений, был оборудован изразцовыми печами для обогрева комнат, а в кухне — большой кирпичной духовой плитой, так что хлеб не приходилось печь прямо в золе очага. Стены коридора на нижнем этаже, лестница и гостиная были увешаны картинами. Были среди них пасторальные ландшафты, были изображения животных, но больше всего портретов.
Я задержалась возле портрета Дженни в ранней юности. Она сидела на каменной ограде сада на фоне виноградной лозы с красными листьями. Прямо перед ней на той же ограде рядком расположились птицы: воробьи, дрозд, жаворонок и даже фазан; все эти пернатые теснили друг друга, стараясь подобраться поближе к своей смеющейся хозяйке. Это было совершенно непохоже на строгие позы на других портретах, с которых предки таращились с таким видом, словно тугие воротники не давали им вздохнуть.
— Это написала моя мать, — сказал Джейми, заметив мой интерес. — На лестнице висят еще несколько, написанных ею, их немного, а здесь только два. Этот она любила больше всего.
Большой огрубевший палец осторожно коснулся холста и провел линию по краснолистной лозе.
— На ограде сидят ручные птицы Дженни. Время от времени кто-нибудь находил птичку с перебитой ногой или сломанным крылом и непременно приносил Дженни, а она лечила их и кормила из собственных рук. Вот этот напоминает мне Айена.
Палец уткнулся в изображение фазана, который, распустив крылья, чтобы сохранить равновесие, с обожанием смотрел на хозяйку темными глазками.
— Джейми, ты просто бессовестный! — Я засмеялась. — А твой портрет есть?
