Натаниел уже успел занять место за столом. Он сидел один у окна, повязав шею салфеткой и расправив ее на жилете, поглощая огромную порции пирога, фаршированного мясом жаворонка. Когда Изабелла, идя к свободному месту, желала гостям доброго утра, он оторвал взгляд от тарелки, засунул в рот еще кусок пирога и наблюдал за ней до тех пор, пока она не оказалась в пределах слышимости.
— Мисс Вудли! — Натаниел постучал основанием ручки ножа по столу, словно желая привлечь ее внимание. — Место напротив меня свободно.
Изабелла в нерешительности остановилась, застигнутая врасплох его неприятным тоном и таким же выражением лица. Его и так крупный нос, крючковатый и надменный как у ястреба, распух и стал вдвое больше, под глазами расползся синяк. Для джентльмена было в порядке вещей явиться на завтрак с синяками от падения после попойки минувшей ночью, что часто вызывало добродушное подтрунивание. Но Натаниел был не из тех, над кем станут подшучивать или задавать вопросы, а Изабелла единственная из присутствующих знала истинную причину, по которой его лицо выглядело столь неприглядно.
— Я предпочитаю сесть за другой столик, — подчеркнуто ответила она и пошла бы дальше, если бы его слова не остановили ее.
— Я не советую вам даже думать о том, чтобы переправить вашу мать и сестру во Францию через Ла-Манш, — злобно предупредил он, — иначе вместо морского воздуха они очень скоро будут вдыхать зловоние в менее приятном месте.
Изабелла почувствовала, что в лице у нее не осталось ни кровинки. Бегство во Францию часто становилось последним средством для тех, кто иначе не мог избавиться от кредиторов, и она мысленно уже выбрала такой путь, чтобы выиграть необходимое дополнительное время. Он заметил ее бледность и ногой вытолкнул стул, таким манером предлагая ей сесть.
— Садитесь, — резко приказал он. — Вы вот-вот упадете в обморок, а я хочу вам сказать еще кое-что.
Изабелла неохотно села. Никто не мог расслышать их среди стука столовых приборов, шумных разговоров и топота расхаживавших повсюду слуг. Ливрейный слуга подал бы ей все, чего бы Изабелла ни попросила, но она выбрала лишь клубничный джем и тонкий кусочек пирога. Когда слуга принес ей то, что она заказала, Натаниел поднес ко рту вилку с едой и заговорил снова:
— Вы мне кажетесь из тех, кто прислушивается к голосу разума. Даже не думайте спасать этих двух хитрых тварей, с которыми вы, к сожалению, состоите в родстве, иначе вас закуют в цепи вместе с ними как соучастницу в попытке совершить обман.
Изабелла враждебно отпарировала.
— Значит, вы смеете мне угрожать приговором купленного вами судьи?
Белки его глаз стали желтыми и налились кровью. Изабелла подумала, что глаза ястреба отличаются именно таким цветом. Прищурившись, он посмотрел на нее.
— Я горжусь тем, что действую честно. Я бы не стал препятствовать свершению правосудия. Просто у меня имеются столь веские доводы, что их невозможно оспорить. Напомню вам, что мужчин, женщин и детей вешают за меньшие преступления, чем содействие уклонению от закона двух должниц. Вы не заслуживаете быть осужденной как соучастница по растрате чужих денег. Преступление вашей матери и сестры не имеет к вам никакого отношения.
— Тогда я тем более прошу вас дать мне время, которое вы отказываетесь предоставить им, — умоляла Изабелла, отбросив гордость ради того, чтобы в последний раз попытаться спасти положение. — Далее если мне придется собирать деньги до конца моих дней, вы их получите сполна.
Натаниел снова взглянул на нее, по выражению его лица нельзя было сказать, о чем он думает. Затем, прежде чем ответить, он подал ливрейному лакею знак снова наполнить его тарелку.
— Еще кусок того пирога с мясом жаворонка, — сказал он, — и положите мне пару фазанов с гарниром. — Когда слуга ушел за едой, Натаниел поднял руки, держа в одной нож, в другой — вилку, и снова взглянул на свою собеседницу. — Я лучше соображаю, когда ем. Посидите со мной, пока я не позавтракаю. Я ничего не обещаю, но если вы проявите терпение, то во мне может проснуться желание пойти вам навстречу.
Изабелла терпела почти два часа и наблюдала за тем, как он ест, за то время за соседним столом позавтракали уже три джентльмена. Застольные манеры Натаниела были весьма терпимы, но он отличался таким жадным аппетитом, что его губы покрылись жиром, а на белой салфетке скоро остались капли подливки, соуса и большие куски масла, которые сползли с кусочков горячей булочки. Позавтракав, он откинулся на спинку стула, удовлетворенно вздохнул, вытер губы, громко рыгнул и встал из-за стола.
— А теперь, — сказал он, — мы найдем тихий угол и обсудим некоторые детали. Я решил назначить проценты на полагающиеся мне деньги в таком размере, который вам окажется по силам выплатить. Если вы согласны, то нам будет нетрудно поставить свои подписи под новым документом.
Изабелла прикусила нижнюю губу и почувствовала, как от облегчения по ее телу пробежала дрожь. Если бы ей предоставили достаточный запас времени до окончательной выплаты долга, то все могло обернуться благополучно. Почему же тогда ей пришло в голову, что все так здорово, что этому трудно поверить? Когда Изабелла первой вышла из гостиной, она чувствовала, как сильно у нее забилось сердце от предчувствия беды.
Тот танцевальный вечер прошел с огромным успехом. В доме звучала музыка, все веселились, женщины нарядились в платья ярко-зеленого цвета с желтоватым оттенком, что тогда было очень модно. На мужчинах была одежда более глубоких темных тонов, в них сочетались синий, темно-красный, зеленый и золотистый цвета. На улице было холодно, пустынно и ветрено. Над лужайками носились тучи из листьев, листья прилипали к высоким сапогам Томаса, пока он стоял в нескольких ярдах от окон и наблюдал за танцующими парами. Он пришел из любопытства, его подгоняло циничное удивление, ведь Сара и отвергнутый Натаниел сговорились держать в секрете все, что произошло в библиотеке. Исключение, скорее всего, составляли Изабелла и ее мать. Он не мог знать, насколько подробно им известно о том, что произошло. Если бы люди где-то шептались, Томас услышал бы об этом из той части дома, где жили слуги, поскольку он общался со всеми, кому было велено подготовить все к вечеру танцев. Томас часто думал, как удивились бы господа, если бы узнали, сколь много из их интимной жизни известно тем, кто делает вид, будто ничего не слышит и не видит.
Томас воспользовался суматохой, беготней слуг, выполнявших поручения, чтобы пробраться в библиотеку и разыскать свою шляпу. Он неожиданно столкнулся со служанкой, выгребавшей золу из камина, но та оказалась не очень сообразительной. Он извинился за то, что зашел сюда, и это вполне удовлетворило служанку. К счастью, Томасу не пришлось долго задерживаться в доме, ибо он сразу заметил в золе почерневшую пряжку от ленты на шляпе, которую служанка достала из камина. Неужели Сара уничтожила улику, которая могла выдать его? Разумеется, она не показала ее ни Натаниелу Тренчу, ни кому-то другому, кто мог бы причинить ему большие неприятности.
Но от этого Томас не стал меньше презирать ее. Он все еще негодовал по поводу того, что Сара осмелилась использовать его в своих низменных целях. В его ушах все еще звенел ее ликующий смех, а чувство унижения не давало ему покоя. К счастью, желание задушить ее поборол инстинкт самосохранения. Все, ради чего он трудился и надрывался в Ностелле, пропало бы даром, если бы его узнали и выдворили отсюда люди, облеченные властью.
