Франция заинтересовала Томаса возможностью приобрести исключительно дешевые и хорошие кресла, изготовленные краснодеревщиком, который жил недалеко от Парижа. Все французское в моде ценилось высоко, будь то одежда или мебель в стиле рококо, и Томас понял, что может получить хорошую прибыль с каждого кресла, это с лихвой покроет расходы на дорогу и транспортировку. Если при возвращении в Англию декларировать кресла акцизным чиновникам, то придется платить огромную пошлину, что свело бы на нет и поездку, и покупку этого товара. Эта проблема была решена заранее, когда он распорядился упаковать и маркировать эти кресла в качестве незавершенных деревянных каркасов, которые не облагались пошлиной и поэтому не подлежали осмотру. Он вернулся в Лондон, вполне довольный своим предприятием и решил вскоре совершить еще одну поездку. На этот раз Кэтрин вела себя разумно и лишь радовалась тому, что он целым и невредимым снова вернулся домой. Боязнь, что корабль потерпит крушение или ему устроят засаду, отодвинула все другие опасения.
Не только она радовалась тому, что он благополучно вернулся домой. Если не считать детей, еще одно существо тосковало по нему и каждый вечер опускалось на колени в чердачной комнатке и молилось за то, чтобы с ним ничего не случилось. Элизабет уже созрела и любила его той же невинной детской любовью, считая его героем. Именно ради него она не поехала в Америку. Сначала она хотела попросить у него работу в обивочной мастерской, когда узнала, что ее госпожа уезжает, однако возможность работать в его доме оказалась еще лучше. Сердце Элизабет вздрагивало, когда она слышала его голос. Она покрывалась густой краской, когда им доводилось случайно встретиться. Но он всегда был занят каким-нибудь делом и лишь кивал, когда она отходила в сторону, уступая ему дорогу. Когда она прислуживала ему, его жене и детям за столом, то не осмеливалась оторвать глаз от тарелок, которыми обносила всех. Иногда она боялась уронить блюда, если он вдруг взглянет на нее своими блестящими черными глазами. Однажды он неожиданно застал ее в гостиной, когда она тайком просматривала третье, расширенное издание «Путеводителя», лежавшее на приставном столике. Книгу перепечатывали, спрос на нее никогда не падал. В печать пошло издание на французском языке. Элизабет не умела ни читать, ни писать, но картинки с чудесной мебелью притягивали ее. Она забыла обо всем вокруг себя, почтительно переворачивала страницы книги, держа в одной руке метелку из перьев для смахивания пыли. Она не услышала, как он подошел к ней.
— Что ты думаешь об этих рисунках? — спросил он.
Она страшно испугалась, отдернула руку от книги, словно она вдруг превратилась в раскаленный докрасна горшок.
— Извините меня, сэр. Я не имела права совать нос в эту книгу и бездельничать.
Томас вспомнил, как Кэтрин выговаривает слугам.
— Элизабет, книги для того и существуют, чтобы их читали, искали в ней нужную информацию и получали удовольствие. А теперь ответь на мой вопрос.
Она то краснела, то бледнела, испытывая страшное волнение, от которого колотилось сердце.
— Мне кажется, что картинки с мебелью очень красивы. Все без исключения.
— Какие из них ты выбрала бы для себя?
Он был готов уделить ей несколько минут своего времени. Хотя она была служанкой и занимала такое же положение, как остальные слуги в доме, она тем не менее оказалась под его крышей в силу стечения особых обстоятельств и заслуживала того, чтобы он иногда сказал ей доброе слово.
— Никакие, сэр, — ответила она.
— Никакие? — Он насмешливо приподнял одну бровь. — Неужели я еще не нарисовал ни один предмет мебели, который соответствовал бы твоему пониманию совершенства?
— Нет, дело совсем не в этом! Я правду говорю. Но мне было бы не по себе, если бы меня окружала вся эта позолота и великолепие. — Она вдруг сообразила, что допустила огромный промах. Мебель в гостиной, где они находились, как раз подпадала под эту категорию. — Сэр, я не имею в виду, что мне не по себе в вашем доме, но я была бы совершенно подавлена и растерялась бы, если бы оказалась одна среди этой мебели.
Он тихо рассмеялся, в глазах у него мелькнули искорки.
— Элизабет, вот что я тебе скажу. На твоем месте я чувствовал бы себя точно так же.
После этих слов она вышла из гостиной, широко улыбаясь. Она полюбила его еще больше. Он признался ей в том, что у них родственные души, оба они предпочитали скромную обстановку. Теперь только она знала об этом.
Кэтрин, спускавшаяся вниз по лестнице заметила непривычное волнение на лице девушки. Нахмурившись, она проводила взглядом спину удалявшегося мужа. Он не должен баловать Элизабет разговорами, иначе та выйдет из повиновения и возомнит, что стоит выше остальных слуг. Кэтрин решила в целях предосторожности указать служанке на ее место. Она поручит ей основательно вычистить уборную, чем два раза в неделю обычно занималась скромная судомойка. Тогда Элизабет поймет, что в этом доме она не пользуется никакими привилегиями. Кэтрин также решила впредь следить за ней внимательнее.
Широкая слава, обретенная Томасом, привела к тому, что его избрали членом недавно созданного Общества ремесленников, чем ему была оказана большая честь. Ему заказывали все более дорогую мебель. Самый поразительный заказ поступил от одной итальянки, мадам Терезы Корнелис, певицы, актрисы, женщины веселого нрава и дурной славы. Она открыла модные залы для приемов, собраний и балов в Карлайл-Хаусе на площади Сохо, почти рядом с первым домом Изабеллы в Лондоне. Там мадам Корнелис раз в месяц устраивала роскошные пиршества с балами и театральными представлениями и не столь большие, но не менее популярные развлечения в промежутках. Томасу предоставили неограниченную свободу в выборе отделки и меблировки дома, причем денег на это не жалели. Он создал роскошные потолки, покрыл стены спитфилдским шелком всех цветов радуги, одна комната была темно-красного цвета с изумительными гирляндами под красивыми ламбрекенами, которые вырезали из сосны и позолотили. Вся мебель была изготовлена из черного цвета древесины тропических пород. В танцевальном зале стоял ряд огромных зеркал, которые венчали овальные, обрамленные гирляндами изображения богов и богинь. Здесь была лестница из полированного золота, пилястры, инкрустированные золоченой бронзой, двери и мраморные камины. Постели, увешанные живописной драпировкой, напоминали атрибуты дворцов или восточных храмов. Мебель из красного, атласного, тюльпанного, эбенового видов древесины говорила о высоком искусстве мастера. Томас понимал, что весь Карлайл-Хаус является для него рекламой, поскольку через его двери проходили аристократы и знаменитости, принцы, герцоги, актеры, художники.
Здесь они встречались со своими дамами из высоких и низких сословий и предавались веселым и дорогим весельям.
Томас уже два года состоял членом Общества ремесленников, когда умер его партнер Джеймс Ренни. Это был не совсем удачный деловой союз, поскольку Ренни слишком консервативно соблюдал свои принципы. После того как все его изделия пошли с молотка на благо его вдовы, в мастерских не осталось ничего такого, что полностью принадлежало бы Томасу. Он решил не брать нового партнера и вести дело самостоятельно. Дело вовсе не в том, что ему больше не нужны деньги — иногда Томас опасался, что у него окажется недостаточно наличности на зарплату рабочим, а долги за необходимые и дорогие материалы достигли колоссальных размеров, хотя сейчас все предоставляли ему кредит, но он сделал ставку на удачу, — которая от него не уйдет. В Обществе ремесленников он познакомился с его новым членом Робертом Адамом, блестящим архитектором, штурмом взявшим Лондон. Тот был готов предоставить Томасу огромный объем работы.
