Инес выпрямилась и гневно сверкнула глазами.
– Что бы она тебе сказала? И зачем?.. Заруби себе на носу: здесь всегда примут на веру мои слова и бумаги, оставленные твоим отцом, но не твои речи! Подобное случалось и раньше, причем нередко. Вот тебе пример – Лали! Кажется, ты ее жалела? Что ж, теперь пожалей самое себя. Если хоть у кого-то появятся малейшие сомнения, я найду способ положить им конец. Ты во всем убедишься сама. После этого даже мой обманутый кузен, бедняга, от тебя откажется!
Кошмар не прекращался. Если бы не Сесиль и не Лали, которая, отчаянно рискуя, шептала ей слова утешения, Мариса не смогла бы удержаться на грани, отделяющей рассудок от безумия.
– Бери ее! – приказала Инес чернокожему рабу с плантации, недавно назначенному десятником на рисовых полях. – Разве ты не мечтал о светлокожей девчонке, Полус? Пока что она твоя. Твоя задача – поставить ее на место.
Деккер, управляющий с длинными прямыми волосами, заворчал при этих словах хозяйки, и Мариса, несмотря на весь свой ужас и тошноту, поняла по выражению его глаз, что он бы тоже от нее не отказался. К нему Инес обращалась по-английски, так что рабы, изъяснявшиеся в большинстве своем по-испански или по-французски, не понимали их бесед.
– Я обязательно продам ее мистеру Джонасу. Он уже направляется сюда из Нового Орлеана. Не думаете же вы, что я оставлю ее здесь! Главное, чтобы он с ней переспал, а еще лучше сделал ей ребенка: тогда все прикусят языки!
Как Мариса ни буйствовала, как ни работала кулаками, кандалы, в которые ее заковали, как непокорную кобылицу, делали ее совершенно беспомощной. Ее оторвали от земли и поволокли прочь под смех Инес, удалявшийся с каждой секундой. Когда Инес не стало слышно, к всхлипываниям самой Марисы и ее тяжелому дыханию стали примешиваться стрекот кузнечиков, щебет птиц, плеск воды. Сначала ей в лицо било солнце, потом она очутилась в полумраке и почувствовала острый запах негритянского жилья. Ее бросили на тонкую циновку, и она снова заголосила. Чья-то ладонь накрыла ее перекошенный рот, и она в ужасе уставилась в черную физиономию.
– Заткнись! – сказал ей Полус басом и сердито спросил: – Думаешь, я тебя хочу? – Несмотря на свое близкое к безумию состояние, она узнала кубинский диалект испанского языка. – Думаешь, любой ниггер хочет белую женщину, только бы у нее были посветлее кожа да волосы? У меня есть своя женщина, ее я и хочу, а не тебя! Слышишь? – Он рассмеялся булькающим смехом. – Даже если бы хотел, старая колдунья уже предупредила, чтобы я не смел к тебе прикасаться. Раз она так говорит, никто на этой плантации не причинит тебе вреда. Поняла?
Она замотала головой. Он заглянул Марисе в глаза, желая понять, успокоилась ли она, и убрал с ее рта свою ладонь. Она стала жадно ловить ртом влажный воздух. Рыдания утихли.
Глянув на нее с пренебрежением, Полус встал и напряг могучие мышцы своего голого торса, испещренного белыми рубцами от кнута надсмотрщика. Чем-то – возможно, своей мужской гордыней – он напомнил ей Доминика… Она в ужасе поймала себя на полной несвязности мыслей. Полус тем временем подошел к двери, захлопнул ее и присел на корточки перед грязным очагом.
– Пока что не ори, – обратился он к Марисе. – За-кричишь, когда я тебе скажу. Лучше пускай хозяйка думает, что я ее послушался. Ты уж постарайся.
Полус сел и замер как статуя, не глядя на нее. Мариса постепенно собрала свои разбегающиеся от ужаса мысли. Ее дыхание восстановилось, она снова стала слышать звуки за стенами хижины, куда ее приволокли. До ее обоняния долетели речные запахи.
«Боже! – пронеслось в голове. – Что теперь со мной будет?»
Сесиль советовала Марисе следить за своей речью, разговаривая с хозяйкой, и проявлять терпение, однако молодая женщина не вняла совету старухи. Как Сесиль сумеет помочь ей теперь, как спасет от козней Инес? Правда, Сесиль уже успела доказать, что, будучи местной колдуньей, способна по меньшей мере уберечь ее от посягательств других рабов на плантации. «Другие рабы»… Мариса содрогнулась от безысходности. Она перестала принадлежать самой себе. Отныне ее могли купить, продать, вить из нее веревки. Прежняя жизнь представлялась ей волшебной сказкой. То, что происходило с ней теперь, казалось тяжким, кошмарным сном…
Через некоторое время в хижину прокралась женщина, но не Сесиль, а Лали. Полус встал, привлек ее к себе, едва не раздавив о свою могучую грудь, и стал гладить гибкое тело. Значит, Лали и есть его женщина! Инес наверняка оставалась в полном неведении.
Мариса пыталась не прислушиваться к их негромкой беседе и не смотреть на них. Наконец Лали, вернувшись к действительности от игривого шлепка любимого, подошла к Марисе и опустилась перед ней на колени. Теперь в ее ласковом голосе звучала жалость:
– За тетушкой Сесиль приглядывают, вот она и прислала к вам меня. Сейчас у хозяйки тот господин из Нового Орлеана. Она собирается отправить вас с ним уже сегодня вечером. – Лали дотронулась до плеча Марисы. – Но вам не о чем беспокоиться. Сесиль прислала меня к вам передать ее слова: ступайте с ним послушно, не сопротивляясь, иначе хозяйка велит вас выпороть. Он тоже не станет вас пороть, потому что не захочет метить вас шрамами перед аукционом.
– Аукцион? – Мариса подскочила, не помня себя от ужаса. В следующее мгновение ей стало стыдно: она сообразила, что Лали наверняка уже приходилось испытывать подобное унижение.
– Ничего не поделаешь. Иногда торги светлокожими женщинами, вроде нас с вами, проводят отдельно, в особых помещениях… – Лали виновато потупилась. – Простите! Ведь все это вам так непривычно! Но вы не должны беспокоиться, потому что…
Полус, стоявший у двери, внезапно насторожился. В следующий момент он одним гигантским прыжком пересек хижину и схватил Лали за руку.
– Кто-то идет! Беги отсюда во всю прыть, не то тебя увидят. Остальное я беру на себя. Быстрее!
Лали испуганно ахнула и исчезла так же бесшумно, как появилась. Дверь за ней затворилась так неслышно, что любой, кто бы ни приближался по вытоптанной тропинке, ничего не заподозрил бы.
Сгущались сумерки. В хижине стало совсем темно. Огромный Полус, поспешно сбросивший белые полотняные штаны, какие носили все рабы, казался изваянием из слоновой кости.
– Я тебе ничего не сделаю, но они должны поверить, что все в порядке. Ты уж не обессудь…
Как ни жалостливо звучал его голос, Мариса вскрикнула от неожиданности, когда он одним движением могучей руки сорвал с нее платье, оставив в чем мать родила. После этого он улегся с ней рядом и предупредил на своем певучем испанском, чтобы она лежала смирно.
– Ты знаешь, что я до тебя не дотрагивался, я тоже это знаю. Об этом знают и моя женщина, и твоя бабка-ведьма. А остальные пускай думают, что хотят. Тебя бы все равно раздели, чтобы показать мистеру Джонасу во всей красе. А ты помалкивай и не забывай, что скоро опять станешь свободной. Моя Лали для того сюда и прибежала, чтобы это тебе втолковать, да не успела. Мы все станем свободными. Знай себе держи рот на замке и жди. Ты меня хорошо поняла?
