У Лали был счастливый вид, от рисового пирога исходил аппетитный запах. Мариса протирала глаза и спрашивала себя, что это – сон или реальность.
– Собраться? Уезжаем? Куда? – Опомнившись, она спросила: – Где Полус? А где?.. – Она не пожелала произносить вслух ненавистное имя. Лали рассмеялась.
– Полус ушел вместе с господином Домиником. Он уже выписал нам вольные, но Полус считает, что здесь, в Новом Орлеане, нам оставаться небезопасно. Мы отправляемся все вместе в Новую Испанию. Кто знает, может быть, мы сумеем там обосноваться? Господин Доминик говорит, что любой, кто поможет ему отлавливать диких лошадей, получит свою долю. Это опасно, но куда лучше, чем снова оказаться на «Конграсиа» или получить клеймо беглых, а то и того хуже. Полус говорит, что не прочь последовать за кем угодно, будь он белый или синий, кто попробовал кнута и знает, что такое рабство. А я пойду за Полусом хоть босая и нагая.
Все иронические слова, готовые сорваться у Марисы с языка, пропали, стоило ей заглянуть в карие глаза Лали, сиявшие как никогда. Доминик обладал волшебной способностью вызывать доверие у всех, кто встречался на его пути. Она вспомнила Дональда, знавшего его худшие стороны и тем не менее сохранившего ему преданность. Неужели только она одна сумела отыскать в его душе темные уголки? Или они появились там именно из-за Марисы?
Лали была счастлива и без страха смотрела в будущее. Мариса не собиралась портить ей и Полусу жизнь, даже если это означало вовсе откусить себе язык. Но что имеет в виду Лали, говоря о Новой Испании?
Ответ на этот вопрос она получила чуть позже, поев и выпив несколько чашек восхитительного кофе с молоком.
Мариса помогала Лали, хотя вряд ли это можно было назвать настоящими сборами. Судя по всему, Доминик привык путешествовать налегке. Куда он, кстати, исчез? Как он смеет прятаться? Неужели трусит? Оставил распоряжения насчет ее обязанностей, словно она его…
Как ни горестно ей было додумывать эту мысль до конца, приходилось смотреть в лицо правде. Доминик был ее владельцем! Он выдал вольные Лали и Полусу, но не ей. Где там! Ему необходимо удостовериться, что он окончательно убрал ее со своего пути, чтобы спокойно жениться на непорочной наследнице богатой плантации.
Мариса долго скрежетала зубами, прежде чем сумела произнести более-менее нормальным голосом:
– Новая Испания? Почему именно туда? Ведь Доме… Ведь он скоро женится.
– Об этом мне ничего не известно, – ответила Лали. – Я точно знаю одно: пока он отправляется в Новую Испанию отлавливать диких лошадей. Мы будем его сопровождать.
Мариса воинственно вскинула голову и сверкнула глазами:
– Никуда я с ним не поеду! Он…
– У вас нет выбора. Или вы предпочитаете остаться в Новом Орлеане, чтобы снова оказаться в руках у этого Маррелла? Вы вполне можете попасть в один из здешних ужасных притонов, где вас будут продавать мужчинам за цену, назначенную содержательницей. Не знаю, что между ним и вами происходит, но Полус сказал мне, потолковав со многими людьми, что вы везучая. Разве у вас нет в Новой Испании дяди?
«Есть, но я ничем не хочу быть обязанной ему!» Ей очень хотелось крикнуть Лали эти слова, но она заставила себя промолчать. Лали все равно ее не поймет, потому что сначала надо самой понять себя. Почему, скажем, у нее внутри до сих пор кипит гнев? Неужели он собирается вернуть ее дяде? Что может означать такая сделка? Не иначе как неприкосновенность для него, возможность безнаказанно пересекать испанскую границу! Она уже успела понять, заплатив мучениями за науку, что он не заслуживает никакого доверия. Он начисто лишен совести и совершенно непредсказуем! Ее гнев был так велик, что заставил померкнуть даже события последних десяти дней. От негодования у нее отчаянно тряслись руки, однако она послушно помогала Лали готовиться к путешествию, о котором он не удосужился ее уведомить.
Снятая на время квартирка была тесной, темной и запущенной, хоть и носила следы попыток придать ей подобие изящества. В зарешеченное окошко просачивались уличные шумы и запахи. Решетки не могли не напомнить Марисе тюрьму. Будь он проклят, проклят вовеки! Почему она не осталась во Франции, почему не возвратилась в Англию, зачем пересекла океан и целый континент? Только для того, чтобы попасть из огня да в полымя!..
– Кажется, все готово! Сейчас проверю! – крикнула Лали, выбегая в соседнюю комнату.
Оставшись одна, Мариса стала вытирать с губ остатки липкого пралине тыльной стороной ладони. Доминик, пинком распахнувший дверь, застал ее за этим занятием и заставил окаменеть. Она не знала, чего ждать от него. Сначала он был ошеломлен не меньше, чем она, потом расхохотался. Ей было привычно его бешенство, лед в его серебристых глазах, но никак не хохот. Она стерпела бы его презрительность, даже безразличие, но сейчас ослепла от ярости и, не рассуждая, налетела на него как фурия, горя желанием расцарапать в кровь его смуглое ухмыляющееся лицо.
Он едва успел поймать ее за руки. Она врезалась в него с такой силой, что оба содрогнулись как от землетрясения.
– Не смей! Не смей надо мной издеваться! Что угодно, только не это!
У нее на глазах выступили слезы. Она сражалась с ним как дикая кошка, отстаивающая свою добычу, свирепо обнажая зубы, словно, будь у нее эта возможность, она бы растерзала его в клочья. Его смех оборвался в тот момент, когда он внезапно впился губами ей в губы, заглушая ее визг.
Поцелуй длился до тех пор, пока у нее не подогнулись колени и она не упала, подобно добравшейся до берега пловчихе, у которой в последний момент сводит судорогами икры и которую опрокидывают и тащат обратно в пучину ревущие волны; о том, чтобы снова выплыть, нечего было и мечтать.
– У тебя глаза, как у пантеры, – прошептал он спустя продолжительное время, когда наконец-то отстранился, заставив ее судорожно ловить ртом воздух. Мариса уже не помышляла о сопротивлении. – Знаешь, почему я засмеялся? Я не привык видеть тебя с обмотанной платком головой! Ты завязала его криво и напомнила мне мотылька с оборванным крылышком.
Его голос все еще дрожал, поэтому она окинула его подозрительным взглядом.
– Ты…
– Обещаю больше над тобой не смеяться, menina. – Он продолжал называть ее ласковым испанским словечком… Уж не поэтому ли у нее настолько ослабели колени, что она не может вырваться из его тисков? – Хотя ты сама говорила, что тебе наплевать на меня.
– Презренный негодяй! – Она могла только шептать. Он опять закрыл ей рот поцелуем, на сей раз легким, но властным.
– Да, я такой – ты всегда это твердила. Тебе лучше переодеться юношей. Мы скоро отправимся в путь. Даже в скромном ситчике и кое-как повязанном платке ты остаешься слишком привлекательной, а я не хочу, чтобы мои люди отвлекались на посторонние предметы.
Мариса хотела было ответить отказом и уже открыла рот, но он лишь усмехнулся и поощрительно шлепнул ее, чем еще больше прогневил. Он почти повторил недавние слова Лали, приподнимая одну бровь, будто ожидая ее возражений:
