Мариса! Боже, когда он ее полюбил? В самом начале, женившись и сбежав с ней вместе, или позже? А может, только когда стало ясно, что придется отдать ее команчам? Он желал ее с самой первой встречи. Беда заключалась в том, что он не привык любить. Этого чувства он стыдился, более того, страшился.
Избавившись от нее, он не желал знать, как она продает свое тело – то ли из мести, то ли в безумных попытках спасти его. Она с готовностью расставалась со своим достоинством, он же цеплялся за свое – ради чего?
Он надеялся, что загадочный монсеньор, ее дядюшка, увезет ее с собой. Кому, как не ему, известно лучше остальных, что она достойна совсем другой участи? Нет, он ни за что не хотел ее появления у него в камере. Монсеньор не мог не мыслить здраво, а капитан Игера скорее всего был добропорядочным малым.
«Камил был ко мне добр. Он любил меня!» Зачем вспоминать?.. Даже Филип Синклер, это ничтожество, был по-своему добр к ней. Только он, Доминик, не проявлял к ней доброты.
На сей раз попытки уснуть ни к чему не привели. Выругавшись вслух, Доминик вскочил и принялся мерить шагами камеру как тигр в клетке. Туда – обратно, туда – обратно… Дозволенное расстояние было чересчур коротким. Черт возьми, почему за ним не приходят? Когда всему этому наступит конец?
Между решетками появилась луна, ненадолго наполнившая камеру мертвенно-бледным светом, от которого лишь усилилось чувство безысходности.
Даже если она придет, он прогонит ее. Слишком долго он дразнил смерть, а теперь устал от этих игр. Человек, не имеющий в мире ровно ничего, мертвец для всех, когда-либо его знавших! Но Мариса жива, она – сама жизнь. Она способна забыть, она должна забыть, какой бы страстью ни пылало ее тело и душа. Там, в подземелье, она впервые призналась ему в любви. Но он опять ее отверг.
Почему никто не приходит? Или его оставили здесь навсегда?
В камере опять стемнело, и Доминик уже почти задремал, когда появился капитан Игера. В камеру вошел усатый охранник с факелом, за ним – посетитель.
– Мне приказано узнать, – начал капитан бесстрастным голосом, – согласны ли вы следовать за мной, не оказывая сопротивления. В таком случае я распоряжусь снять с вас кандалы. Если вы ответите отказом, я буду вынужден заткнуть вам рот кляпом. Так или иначе, вы покидаете камеру под дулом пистолета.
– Кем приказано?.. – Глаза Доминика Челленджера, у которого сна как не бывало, превратились в серебряные заслонки, не выпускающие наружу его чувства. Он пружинисто поднялся и оглядел, приподняв одну бровь, явившихся за ним людей, словно сказанное не имело к нему отношения.
Фернандо Игера всей душой ненавидел надменного узника, однако никогда не показывал этого.
– Приказ монсеньора. И самого вице-короля, также прибывшего сюда. Но вы еще не дали мне ответа, сеньор.
– Разве у меня есть выбор? Сказать по правде, мне опостылели эти цепи, как и само заточение в этой клетке. Зачем вам мое обещание, что я не сбегу и не начну звать на помощь? Ведь у вас пистолет!
Они сели рядом на грубо сколоченную скамью в открытом фургоне. Позади Доминика уселся стражник, уткнувший ему в лопатку ружейное дуло. Капитан, судя по всему, выполнял приказание без особого воодушевления, однако Доминику было не до него: он всей грудью вдыхал свежий прохладный воздух и вглядывался в звезды, усеявшие ночное небо.
Пока что с него было достаточно снова находиться под открытым небом и дышать чистым воздухом. Совсем скоро он узнает, зачем понадобился монсеньору.
Городские постройки остались позади, и фургон поглотила тьма. Однако Доминику почему-то не приходила в голову мысль о бегстве любой ценой. Монсеньор… Каков он, этот Ришелье или Мазарини, упустивший свое время?
Они преодолели не одну милю, но Доминику не хотелось, чтобы поездка заканчивалась. Где-то на полпути усатый стражник, никогда прежде не проявлявший человеческих чувств, молча передал заключенному бурдюк, не выпуская из рук ружье. Доминик принял бурдюк, пробормотав «gracias»,
[40]
и отхлебнул теплой крепкой жидкости. Игера никак не отозвался на происходящее, а только быстрее погнал лошадей, ругаясь себе под нос.
Вскоре ветер утих. Немного погодя впереди показались огни, факелы в руках конных пастухов и солдат в мундирах. Многочисленные фургоны свидетельствовали то ли о недавнем прибытии большого количества людей, то ли о спешно подготавливаемом отъезде.
– Монсеньор ждет вас.
Доминик, подталкиваемый в спину ружейным дулом, прошел мимо факелов и равнодушных лиц и оказался в тесной каморке, напоминавшей келью своим аскетическим убранством. Человек, обернувшийся при его появлении, тоже выглядел аскетом. Доминик не ожидал, что предстанет перед высоким худощавым священником в черной рясе, как у монаха-иезуита, с серебряным крестом на груди. Его сходство с доном Андресом ограничивалось глубоко посаженными синими глазами под светлыми бровями.
Доминик больше не ощущал спиной ружейного дула. Дверь за ним закрылась. Привыкнув к цепям, он теперь чувствовал себя неуклюжим. Чего от него ждут? Чтобы он бросился в ноги и поцеловал кольцо на пальце у святого отца?
Внезапно из угла каморки к нему бросилась Мариса – босая, с мокрыми от слез щеками.
– Доминик, Доминик…
Она упала ему на грудь, и его руки, не успевшие привыкнуть к свободе, сами собой заключили ее в объятия. Он забыл о присутствующем, вдыхая запах ее волос и заново открывая для себя ощущение прильнувшего к нему тела. То ли он захмелел от вина из бурдюка, то ли все это привиделось ему во сне… Окружающее перестало для него существовать, когда она прижалась губами к его пересохшему от волнения рту.
Эпилог
ОТВЕТЫ
Темной ночью, распаленная желаниями любви,
О счастье мое, я ушла незамеченной, когда
Дом мой уснул…
Не боясь совершить святотатство, она шептала ему на ухо волшебные слова песен Сан-Хуана де ла Круза:
Я знаю, что брызжет фонтан,
Хоть сейчас и ночь. Этот вечный
священный фонтан – я
Знаю тайник, где он бьет, хоть сейчас и ночь.
Источник его мне неведом,
его может вовсе не быть, но
Я знаю, что с него начинается все,
хоть сейчас и ночь.
Знаю, что нет ничего красивее…
хоть сейчас и ночь…
Обнимая ее и обдавая ее щеку горячим дыханием, он весело спросил:
– Вот чему тебя учили, когда ты готовилась стать монахиней?
Она покачала головой.
– Просто это нравилось мне больше всего остального. Даже тогда я понимала, как это красиво, а сейчас чувствую красоту всем сердцем… – Она нашла в темноте его лицо по отражению звезд в его глазах. – Доминик…
