– Откуда ты знаешь человека по имени Доминик Челленджер? Я видел, как ты с ним танцевала.
– Я его ненавижу! – вырвалось у нее. Она не сожалела о своей откровенности. Уж не ревнует ли Филип? В таком случае лучше не торопиться рассказывать ему о своем прошлом. Мариса заставила себя заглянуть ему в лицо и – отпрянула: на лице Филипа читалась такая мука, что у нее перехватило дыхание.
– В чем дело, Филип? Ты его знаешь?
Она не разобрала, усмехнулся он или выругался.
– Знаю ли я его? Боже, хотелось бы мне его не знать! Неужели он не хвастался своим происхождением? Он мой кузен – по крайней мере по рождению. Его мать была моему дяде неверной женой, поэтому тот хотел лишить его наследства. Наш род издавна пользуется в Англии уважением, и любой скандал пошел бы нам во вред. Разве ты не поняла, что это за человек? Его стихия – насилие и интриги, он не остановится ни перед чем, чтобы всех нас уничтожить. Дядя спас его от виселицы, когда он принял участие в одном из ирландских бунтов. Дядя надеялся, наверное, что с этой дикой, жестокой натурой произойдут перемены. А вместо этого… – Охрипший от негодования голос Филипа трудно было узнать. – Будь на то его воля, он бы меня, наверное, убил. Думаю, он даже сейчас только об этом и мечтает. Так он понимает месть. Я видел, какими глазами он на меня смотрел…
– Но почему, Филип? Почему?
Он окончательно вышел из себя:
– Потому что он всегда меня ненавидел! С самого детства! Не мог, видимо, перенести, что дядя отдавал предпочтение мне. Потом, когда я служил на «Бесстрашном» офицером, а он – простым матросом, Челленджер, невзирая на строгие корабельные порядки, только и делал, что провоцировал меня, насмехался, дразнил. У меня не было выбора: я был вынужден…
– Что ты натворил? Расскажи, Филип, я должна все понять.
– Ничего не натворил, а распорядился, чтобы его наказали за непочтительность. – Это было произнесено почти шепотом. Потом его голос окреп. – Пойми, служба есть служба. На военном корабле я не мог позволить себе проявить слабость, чтобы он и дальше меня запугивал. Он отлично это знал, но не оставлял своих попыток досадить мне. В конце концов, когда мы стояли в вест-индском порту, случился мятеж. Он и его сообщники увели корабль. Это было в Санто-Доминго, как раз во время восстания рабов. Они направились к испанской половине острова и, как стало впоследствии известно, попали к испанцам в плен. Испанцы не пожелали возвратить судно, и моя карьера пошла прахом. Мне следовало его повесить, тогда все было бы в порядке, но я проявил снисходительность. И вот теперь он возник снова – и не где-нибудь, а в самом сердце Франции! Что ему здесь надо? Чего он хочет? Он не побрезгует и шантажом, уж я-то его знаю!
Он по-прежнему до боли сжимал ей руки, но она, ошеломленная рассказом Филипа, не смела вырваться. Его лицо, озаренное лунным светом, выглядело страдальческим. Бедняжка Филип! Но в не меньшей степени она жалела и самое себя: ведь теперь, когда он поведал ей все как на духу, она тем более не могла рассказать ему о своей связи с Домиником Челленджером: Филип будет ее презирать и отвернется от нее. Кузены!.. Она ничем не могла ему помочь. Не предостеречь ли его? Небрежно оброненные Домиником слова о том, что она рискует остаться вдовой, приобрели новый, еще более зловещий смысл. Мариса искала слова, чтобы утешить Филипа и не выдать себя.
«Какая же я трусиха!» – в отчаянии подумала она и вздрогнула от неожиданности.
Жозеф Фуше был непревзойденным мастером постановки подобных сцен. Он собрал всех, кого требовалось, привел их сюда и теперь мог спокойно наблюдать за их реакцией, мысленно отмечая все, достойное его внимания.
– Вот вы где, сеньорита! – игриво произнес он. – Сочувствуя вашим мукам жажды, я принес шампанского, прихватив с собой одного господина, мечтающего познакомиться с вами. Может быть, вам о чем-то говорит его имя? Сеньор Педро Ортега!
Мариса приросла к месту, глядя на насупленную физиономию испанца. За ним стоял с серыми, как дым от адской жаровни, глазами Доминик Челленджер, сложив руки на груди. За него цеплялась тетя Эдме. Рядом с тетей стоял устроитель бала принц Беневенто с обычной циничной ухмылкой на устах.
Он и нарушил затянувшееся молчание, проговорив нараспев:
– Дорогой мой Фуше, я надеюсь, у вас есть веские основания для устройства этого театрального действа. В противном случае я буду вынужден назвать это крайней бестактностью.
Профиль Филипа Синклера выглядел как профиль мраморной статуи, залитой лунным светом. Он медленно сжал кулаки.
– Ах, Мариса! – с упреком выдохнула Эдме.
Педро Ортега грозно наклонил голову:
– Весьма сожалею, сеньорита, что вы предпочли убежать от меня. Если бы я знал, что вам так отвратителен мой костюм, то обязательно сменил бы его на другой.
Мариса собиралась с силами, чтобы ответить. Она чувствовала себя загнанным в угол зверьком и решила никого не щадить, в том числе и себя.
– Вы опоздали со своими сожалениями, сеньор. Полагаю, вы искали простушку-жену помоложе годами, зато с хорошим приданым. Мне повезло: я подслушала, что вы говорили на сей счет приятелю, тоже здесь присутствующему. Крайне удивлена, что у вас хватает наглости смотреть мне в глаза после имевших место событий, в которых вы приняли непосредственное участие!
Он покраснел и промямлил:
– Dios mio!
[15]
Откуда мне было знать?.. Мы все думали, что вы всего лишь цыганка…
– Чрезвычайно интересно! – протянул Талейран, щурясь. – Непонятно только, при чем тут мы? Не могу себе представить, чтобы прошлое этой дамы представляло угрозу национальной безопасности, дружище Фуше. Зачем вы привели нас сюда как свидетелей вполне личной встречи?
К изумлению Марисы, конец неприятной сцене положил Доминик Челленджер. Сбросив руку тети Эдме, он выступил вперед и, схватив за руки Марису, притянул ее к себе.
– Ни спорить, ни секретничать больше нет причин, поскольку ретивые шпионы герцога Оранского, судя по всему, докопались до истины. Педро совершенно правильно напомнил, что Мариса переоделась цыганкой, каковую я сделал своей любовницей. Во Францию она приплыла со мной. – Его тон становился все более язвительным. – Есть ли возражения у присутствующих господ? Сознался ли я в преступлении против вашей Республики, досточтимый герцог?
Эдме вскрикнула, словно ее ударили кинжалом; Педро Ортега насупился, но промолчал; Филип Синклер издал невнятный горловой звук, напоминающий предсмертный хрип.
Один Тайлеран засмеялся, чем усугубил расстройство Фуше:
– L’amour!
[16]
А вы что нафантазировали, дружище? Роялистский заговор? Тайные козни? Судя по всему, вы извлекли наружу всего лишь некие деликатные обстоятельства, в которые нам совершенно не следовало совать нос. Примите мои глубочайшие извинения, сеньорита, а также все присутствующие.
