– Это верно, – поспешно проговорил Симмс, виновато поглядывая на недоумевающую Марису. – Парсонс была горничной ммм… покойной герцогини, а потом уж экономкой. Она знает дом как свои пять пальцев, без конца проветривает вашу комнату и перестилает постель. Если не возражаете…
– Конечно, не возражает! Ты ведь не возражаешь, дорогая? – Филип как будто обрел уверенность в себе и даже ободряюще пожал Марисе руку. – Послушай! Я пойду проведать дядюшку и узнаю о последних новостях. Я распоряжусь, чтобы твои вещи отнесли наверх. Когда ты отдохнешь, мы встретимся в малой гостиной. Парсонс позаботится, чтобы у тебя было все необходимое, и проводит тебя, верно, Парсонс?
Старуха опять улыбнулась и присела в неуклюжем реверансе. У Марисы не было выбора: ей пришлось последовать за ней. Филип тотчас завел с Симмсом негромкий разговор.
Почему Филип оставил ее на попечение этой старой ведьмы? Мариса пыталась улыбаться и быть вежливой со старухой, поглядывавшей на нее со странным, как будто лукавым выражением. Парсонс, расхаживая по огромной комнате, разжигая камин и раздвигая занавеси, скрывавшие огромную кровать под балдахином на четырех опорах, пустилась в воспоминания о прошлом. Согласно ее злорадному изложению, в этой комнате провела свои последние годы покойная герцогиня, в этой постели она умирала, пока герцог сидел внизу в нетерпеливом ожидании ее смерти.
Мариса содрогнулась и попыталась уклониться от столь безрадостной темы. Когда принесли вещи, старуха настояла, что сама их распакует и разложит все по местам. Занимаясь этим, она продолжала вещать надтреснутым голосом.
Сколько же она знала обо всей семье! Ей были известны все до одной тайны, в том числе из прошлого, до которых Мариса никогда бы не докопалась: и Филип, и Доминик предпочитали обо всем этом помалкивать.
Рассказ захватил Марису, несмотря на первоначальное чувство отвращения; расчесывая волосы у массивного туалетного столика, она внимала истории об ирландке, супруге герцога, которая, возвратившись из Америки с поврежденным рассудком, была обречена проводить свои последние годы здесь взаперти и никого не видеть, кроме мужа.
– Приходя сюда, он всегда меня отсылал, – говорила Парсонс; в ее тоне иногда появлялось прежнее негодование, сменявшееся неприкрытым злорадством. – После этих посещений ей всегда становилось хуже, хотя я уверена, что мистер Лео, то есть герцог, желал ее исцеления. А может, просто хотел выведать правду? После того как ее сына отправили подальше, с ней стало не в пример легче управляться: она сделалась смирной и подолгу плакала. Но воспитала она его хуже некуда, это уж точно! Помню, как герцог и сэр Энтони приехали сюда из Лондона. Это было сразу после ее смерти. Он угодил тогда в тюрьму за участие в ирландском бунте то ли девяносто седьмого, то ли девяносто восьмого года. По нему тогда плакала виселица, но он все же был Синклером, поэтому в отличие от остальных бунтовщиков, невзирая на его угрозы, они отдали его во флот. Это была ошибка: ведь он так и не погиб! Потом он снова объявился, чтобы сеять смуту. По его вине милорд теперь при смерти. Ничего, французский джентльмен им займется. Вы выйдете замуж за мистера Филипа и будете здесь жить, как его покойная тетка? Я буду за вами приглядывать. Когда у них в семье беда, они всегда вспоминают о Парсонс!
Марисе стало нестерпимо душно. Комната превратилась в глубокую темную пещеру, огонь отбрасывал на стены пугающие тени, единственная лампа на туалетном столике казалась слишком тусклой. Щетка для волос с серебряной ручкой с громким стуком упала на столик и заставила ее подскочить. Из последних сил изображая спокойствие, Мариса встала.
– Кажется, я готова спуститься вниз. Меня ждет Филип, то есть мистер Синклер.
На одно страшное мгновение ей почудилось, что старуха собирается ей воспрепятствовать и сейчас запрет дверь. Поджав губы и склонив голову набок, та подозрительно разглядывала Марису.
– Ужин еще не накрывали. Если вы устали, я могу принести вам еды сюда. Миледи никогда не спускалась вниз: он не желал видеть ее там.
– Но я не покойная герцогиня, а дама мистера Филипа! – От отчаяния Марису осенило: – Он меня ждет! Он будет очень сердит, если я опоздаю по вашей вине.
Что-то ворча себе под нос, Парсонс отступила от двери и выпустила Марису. Та, устремившись вниз по слабо освещенной лестнице, еле сдерживала нервную дрожь. Усилием воли заставив себя не спешить, она чувствовала, как по спине ползают мурашки.
«Я не проведу в этой комнате ни одной ночи и больше ни на минуту не останусь с этим отвратительным существом! – мысленно поклялась Мариса. – Если придется, я буду ночевать в комнате Филипа, и пускай все болтают, что хотят! Герцог не станет возражать, а только радостно крякнет, если он не слишком хвор и знает, что творится. Я так и скажу Филипу и буду тверда, даже если он поднимет меня на смех за то, что я испугалась старушечьих рассказов о незапамятной старине…»
Зачем она вообще согласилась приехать сюда, в этот страшный дом, всегда окутанный туманом, старый владелец которого, даже будучи при смерти, продолжает строить козни и вмешиваться в чужие судьбы, не поднимаясь с кровати? Куда исчез вездесущий шевалье, как будто не собиравшийся перебираться вместе со своими сообщниками во Францию? «Я предала их! – мелькнуло у нее в голове. – Вдруг они узнают об этом, и я не успею скрыться?» Ее охватило непреодолимое желание исчезнуть, затеряться в белом тумане Корнуолла…
Ответом на это пугающее желание стал выстрел. За ним последовал крик – настолько душераздирающий, что у Марисы подкосились ноги. К счастью, она уже успела спуститься с лестницы и стояла неподвижно, судорожно цепляясь за перила до хруста в побелевших пальцах.
Кто-то пробежал мимо нее; ее обдало ветром, и она ничего не успела рассмотреть. Оставаться одной в полумраке было настолько страшно, что она ринулась вслед за незнакомцем, путаясь в длинных юбках.
Покои герцога располагались на первом этаже. Герцог перебрался вниз еще в прошлое посещение Марисы, потому что ему не нравилось, когда его таскали как калеку или выжившего из ума старца. Она увидела распахнутую дверь и, влетая в нее за Симмсом – она только сейчас сообразила, что бежала за дворецким, – услышала сдавленный голос Филипа:
– Господи Боже мой! Убийство!
Мариса едва не потеряла сознание, но открывшееся ее взору зрелище заставило ее замереть как вкопанную.
Кресло герцога опрокинулось, герцог наполовину вывалился из него. Его искривленное лицо было синим, остекленевшие глаза смотрели в резной потолок. Его придавил к полу бездыханный шевалье, в груди которого зияла глубокая кровоточащая рана, а пальцы, все еще удерживавшие шпагу, медленно разжимались.
– Убийство! – повторил Филип, на сей раз не своим голосом. – Ты убил обоих и поплатишься за это!
– Мою мать убивали медленно, причиняя ей страшные страдания. Теперь ее убийцу настигла расплата. Твоего дядюшку прикончил его задушевный друг, споткнувшись и свалившись на него в предсмертной агонии. Не забывай, любезный кузен, что, готовя эту дуэль между покойным шевалье и мной, ты позаботился о свидетелях.
