– Да очень просто! Вы же не нашли никакого потайного хода? Вернее входа в потайные ходы. Возможно, этот вход ведет в залу со двора.
– Вход со двора? Но ведь и выход в залу должен быть! А я его не нашел!
– Очень ловко спрятан, вот и не нашли. А посмотреть во дворе любопытно.
– Хм. Не уверен, что нам удастся там обнаружить что-то значимое… ведь и вход должен быть ловко упрятан. Но попытаться можно.
Мы живо вернулись на крыльцо и позвонили.
Петр Матвеевич нам не слишком удивился.
– Забыли что?
– Нет. Но мы просим разрешения выйти во внутренний двор.
Швейцар потеребил бороду, собрался спросить о чем-то, но передумал.
– Проще вас провести через черный ход, чем калитку отпирать, – сказал он. – Идемте.
Мы прошли по коридору первого этажа мимо кухни и комнат прислуги и вышли во двор. От крылечка натоптанная тропка вела к дровяному сараю. В дальнем конце виднелись каретник и конюшня, но ими явно не пользовались. Снег возле них не убирался давно. Это вполне понятно, Светлане Андреевне держать свой выезд здесь было не с руки, проще пользоваться наемными экипажами.
Зато остальной двор был убран хорошо, а снег не шел со вчерашнего дня.
– А это что за флигель? – спросил Петя, указывая на небольшой домик в дальнем от нас конце двора.
– Флигель и флигель. Он пустует, уж не помню с каких времен.
– Можно подойти?
– Да сколько угодно, мне не жалко. Но внутрь нам не попасть, ключей у меня нет.
– Да мы и не собирались заходить. Так, глянем вблизи.
На ступеньке и на крыльце были видны размазанные следы. Скорее всего, человек, прошедший по крыльцу, растер их своими же ногами. Вот эти полосы и остались.
– Вот те раз! – удивился швейцар. – Кому сюда подниматься понадобилось? Я гляну?
– Гляньте, – не стал возражать Петя, который и не имел права тут что-то запрещать.
Швейцар поднялся на крыльцо, подергал ручку входной двери.
– Вроде не отпирали, – пробормотал он. – Оно хоть и пусто там, но и бродяг разводить нам резону нету.
– Значит, кто из прислуги поднимался, – сказала я уверенно. – Померещилось чего, вот и поднимался человек.
– А вы сами чего надеялись углядеть?
– У флигеля ничего. А на дворе хотели глянуть, не перелезал ли кто через забор, Петр Матвеевич. Похоже, никто не перелезал.
– Ну да, снег подле забора не тронут. Вы небось полагаете, что кто-то через забор да через черный ход мог в дом пройти да вас пугать? Оно вряд ли. Я безотлучно не могу при дверях находиться, но, как отлучаюсь, парадную запираю. Через черную, оно может и быть, кто незамеченным проникнет, но не за последние четыре часа. Их я на посту провел.
– Так мы пойдем тогда.
– Да уж, если ночевать у нас не намерены, так идите, – пошутил швейцар.
Мы возвращались прежним путем и уже дошли до просторного холла, откуда в верхние этажи поднималась лестница и где располагался вход в нашу злополучную залу и выход на парадное крыльцо. Я заинтересовалась приставленными к стене огромными пакетами.
– Это картины. Хозяйка привезла, да за суетой никому недосуг их наверх отнести.
В который раз за вечер довелось вздрогнуть. С верхних этажей послышался крик, а затем визг. Кричала явно Светлана Андреевна, голос был ее. Визжать мог кто угодно, но скорее всего и визжала она.
Не сговариваясь, мы втроем побежали наверх. Мы с Петей пропустили швейцара вперед, чтобы он указал дорогу.
– Вроде с третьего этажа кричали? – спросил Петр Матвеевич. – Из комнат хозяина. Тьфу, из хозяйкиных комнат.
Светлану Андреевну мы застали в коридоре. Одетая в домашний халат, она прислонилась к стене и закрыла лицо руками. Руки были испачканы темно-красным. Но не успела я подумать о чем-то совсем нехорошем, как она свои руки отвела и дрожащим голосом произнесла:
– В гостиной! Там… там…
Мы приоткрыли указанную ею дверь, не зная, что за сюрприз за ней нас поджидает. Темнота, во всяком случае, там была полная. Лишь в центре что-то едва-едва светилось.
– Светлана Андреевна! Голубушка! – сказал Петр Матвеевич. – Да что там такое! Вор забрался?
– Если бы! Там… я там плачу!
– Так вы ж здеся!
– На портрете!
Швейцар не удержался от вздоха облегчения.
– Сами ж живописца того звали…
– Он меня веселой нарисовал!
– Э-э-э… А счас чего?
– Сейчас я плачу! На портрете. И здесь. И написано дурное! На портрете!
– Петр Матвеевич, где здесь свет включить? – спросил Петя.
– Да я включу.
– Не надо, мы сперва в темноте глянем, что там светится.
Я собралась с духом и вслед за Петей переступила порог гостиной. Мрак здесь вовсе не был полным, как казалось из ярко освещенного коридора. И мольберт с подрамником в центре был виден отчетливо. Светящееся пятно находилось на холсте. Подойдя ближе, мы смогли различить несколько букв. Не с ходу, но прочли и поняли смысл слова, в которое буквы складывались, – «Tod»
[32]
. Глаза чуть свыклись со скудным освещением, и мы сумели рассмотреть на холсте те части, что были написаны более светлыми красками, по большей части это относилось к лицу на портрете, а также две дорожки, даже бороздки в краске. От глаз ведущие вниз. Словно кто-то капнул в эти места чем-то едким, а капли, сползая вниз, проели краску, оставив два неприглядных следа.
– Ничего больше не видно, – сказала я.
– Так я включу свет?
– Включите, Петя.
На холсте возлежала Светлана Андреевна. Портрет был писан… ох, все в том же вычурном галантном стиле, в коем были сделаны костюмы для артистов. Хозяйка особняка полусидела-полувозлежала на диване, жеманно откинувшись на спинку. Платье имело такое декольте, что впору было вспомнить о картинах в жанре ню
[33]
. По ее улыбающемуся лицу стекали две белесые слезы. Край холста, там, где было написано ярко-красное покрывало, был размазан. Возможно, руками хозяйки, а то с чего бы им оказаться красными? Скорее всего, покрывало было написано самым последним, вот краски и не успели просохнуть.
Три светящиеся буквы при свете сделались не видны.
– Петя, есть сходство с теми надписями на стене?
– Ну это с какой стороны подходить. Светится схоже, пусть здесь иззелена, а там с синеватым отливом. Уверен, что через небольшое время надпись исчезнет, как и надписи на стенах. А в остальном никакого сходства.
