– Ну что ж, навестим ее в гостинице.
– Я вот сам хотел вас о том просить. Вы уж навестите, может, подбодрить чем сумеете. А то очень уж в нервическом состоянии!
– Хорошо, и подбодрить постараемся. До свидания.
Петя после уроков зашел за мной в театр и нарвался на выговор.
– Рада вам, Петр Александрович! – сказала маменька. – Но если вы и завтра вместо обеда станете разгуливать по городу, я на вас рассержусь! На тебя, Даша, я уже сердита!
– Хорошо, Ирина Афанасьевна, – вынужден был согласиться Петя. – Но позвольте нам еще и сегодня не отступать от намеченного?
– У вас, оказывается, планы заранее составлены? Ладно, угроза моя не совсем серьезная, но уж который день кряду без обеда – никуда такое не годится! Да и Пелагея расстраивается.
– И мне дома достается, – вздохнул гимназист и пообещал: – Все! Последний раз!
Мы подкатили к Пассажу Второва, где в верхних этажах располагалась гостиница «Европейская», лучшая в городе. Перед нами распахнули двери, позволили войти и, уже когда мы оказались в тепле, поинтересовались:
– Здравствуйте, господа. Вы, полагаю, с визитом?
– Совершенно верно, – откликнулась я. – Нам необходимо повидаться с госпожой Козловской. С той, что приехала сегодня ночью.
– Так я провожу, – радостно откликнулся из угла мужчина, одетый вовсе не в униформу отеля, а в обычную пиджачную пару. – Мне как раз в соседний номер, так что, если не возражаете…
Возражать у нас причин не было.
– Подъемной машиной воспользуетесь или лестницей?
Мы с Петей переглянулись.
– А какой этаж?
– Третий!
– Тогда лучше на лифте.
Неожиданный провожатый понимающе улыбнулся: лифты большая редкость и еще большая редкость люди, отказывающие себе в удовольствии ими воспользоваться.
Лифтер пропустил нас в кабинку, отделанную красным деревом и зеркалами, затворил дверцы и нажал нужную кнопку. Кабинка чуть дернулась и плавно подняла нас на нужный этаж.
– Извольте направо проследовать, – подсказал провожатый. – Вот и дошли.
Не спрашивая нас, он постучал в двери тринадцатого номера. Они тут же отворились, и на пороге появился господин Аксаков, судебный следователь.
– Дмитрий Сергеевич, извольте принять первых посетителей к Светлане Андреевне Козловской.
Судя по всему, Дмитрий Сергеевич был удивлен встрече куда меньше, чем мы.
– Отчего-то ваше появление здесь и сейчас меня не слишком удивляет, – сказал он. Фраза должна была бы быть шутливой, но произнесена была с очень печальной ноткой.
– Да что же здесь произошло? – воскликнул Петя и тут же умолк. – Простите, Дмитрий Сергеевич, мы от неожиданности даже не поздоровались.
– Да и я вас не поприветствовал, – сказал следователь, выходя из-за едва приоткрытой двери и закрывая ее плотно за своей спиной. – Здравствуйте, сударыня. Здравствуйте, сударь. А сейчас извольте очень кратко сообщить мне цель вашего визита.
– Кратко не получится, – сказала я.
– Но вы попробуйте.
– Мы шли испросить разрешения Светланы Андреевны на посещение ее флигеля.
– Да зачем вам это? – удивился Дмитрий Сергеевич и тут же улыбнулся. – Да уж, полагаю, что следом за каждым вашим кратким ответом у меня станет возникать новый вопрос. Хорошо, отложим это. Проводите барышню и господина к выходу, господин Уваров.
Провожатый, в котором нужно было бы давно распознать полицейского в штатском, шагнул к нам.
– Дмитрий Сергеевич! Во сколько убили госпожу Козловскую? – спросила я, прежде чем уйти. Спросила с надеждой, которой, по сути, и не было уже, что ответят мне удивлением, мол, случилась обычная кража или иное простое происшествие, требующее присутствия полиции.
Следователь вскинул брови, но изумление тут же сошло с его лица.
– Ну да, чему я удивляюсь! – сказал он, доставая часы. – Не более двух с половиной часов тому назад.
– То есть тело обнаружили спустя не более часа после смерти? – задала я еще один вопрос, воспользовавшись тем, что нас не прогоняют слишком поспешно.
– Так и есть, пожалуй. Мы сами здесь уже около часа находимся. А сообщение к нам поступило минут за пятнадцать до нашего прибытия. Много у вас еще вопросов? А то, как мне кажется, дело это не по вашей, так сказать, части. Нет ничего таинственного, заурядный удар ножом.
– Так и нет ничего необычного? – удивилась я.
Дмитрий Сергеевич вздохнул, в задумчивости потер висок.
– Ладно, Даша. Я уже понял, что к вам с Петром Александровичем придется в самом скором времени обращаться за разъяснениями, что без них мы не обойдемся. А вам не терпится взглянуть за эту дверь.
Следователь подумал еще секунду и развел руками, мол, ничего не поделаешь.
– Все равно придется вам обо всем рассказывать, так не проще ли дать посмотреть и послушать. Входите.
За порогом ничего страшного и ужасного не оказалось. Просторная, по меркам гостиниц, гостиная на два окна, двери, ведущие в спальню, а из нее, насколько мне было известно, и в ванную. Высокие потолки, электрическая люстра. Дорогая мебель. Но первое, что бросалось в глаза, – портрет Светланы Андреевны. Тот самый, что мы видели два дня тому назад. Он и загораживал диван, на котором лежало ее тело, укрытое простыней.
В воздухе пахло красками и табаком. Судя по пепельнице с окурками дамских папирос, курила сама госпожа Козловская.
Какой-то человек кисточкой водил по чашкам, что стояли на небольшом столике между двумя креслами в углу комнаты. Наверное, это был дактилоскопист, и занимался он тем, что снимал с предметов отпечатки пальцев. Я об этом слышала и читала множество раз, но увидела впервые. Впрочем, ничего увлекательного в этой работе не было. И я вновь посмотрела на портрет.
Да уж! Про то, что он первым бросался в глаза, я сказала. А вот то, что на нем было нарисовано, отчего-то сразу в них не бросилось. В сравнении с прошлым разом портрет изменился не сильно, но стал выглядеть отталкивающе. В груди Светланы Андреевны торчал нож, из-под ножа стекал ручеек крови. Но это было пускай совершенно неожиданно, более чем неподходяще для портрета, но все равно не самым неприятным. Лицо, а точнее рот на нем, вот что делало картину омерзительной! Насколько помнится, губы Светланы Андреевны были сложены в томной улыбке. А сейчас губ не было! Словно их ножом отрезали, обнажив зубы и десны. Я заставила себя подойти на полшага ближе, чтобы все это лучше рассмотреть. Нож в груди, кровь под ним и зубы были нарисованы небрежно, крупными мазками, и едва встанешь близко, становится не сразу и понятно, что нарисовано. А шагнешь на шаг назад, и видится ужасный оскал. Кому-то вновь захотелось сильно напугать… но вот кого? Не покойницу же! Полицию? Вряд ли! Они и не такое видели. Нас? Да мы по чистой случайности все видим. Горничную, если войдет? Зачем?!
