– Поберегись! – весело крикнули позади.
Мимо промчались двое молодых людей и еще один весьма почтенного возраста. Все катили перед собой финские санки
[48]
, в которых смеялись от восторга и беззаботности их дамы. Нам стало интересно, кто же вырвется вперед, но досмотреть не удалось, нас окликнул Александр Сергеевич. Да и гонщики не стали финишировать на виду, а скрылись за поворотом.
Наши кавалеры помогли нам прикрепить коньки ремешками к ботинкам. Петя не совсем верно их охарактеризовал. Лезвия не были широкими, но на каждом коньке их имелось по два, и расставлены они были достаточно широко. Кататься по кругу в них было бы легко и замечательно, но едва ли можно на них исполнить какую-нибудь фигуру. Разве что кораблик?
Я чуть прокатилась, привыкая к конькам и ко льду, и попробовала сделать кораблик. Получилось! Меня это очень обрадовало, и я попыталась исполнить пируэт, но не вышло. Ни капли не разочаровавшись, я просто взяла подъехавшего Петю за руку, и мы покатили по кругу. Оркестр заиграл вальс, после марш, затем еще что-то веселое.
Мы катались, время от времени приветствуя встречных знакомых. Вот, даже Андрей Иванович здесь с супругой и дочкой катаются! А возле льда стоит чуть печальный Михаил Аполлинарьевич.
– Михаил! Отчего вы не веселы? – крикнула я.
– Я очень даже весел! – откликнулся помощник следователя. – А если и не весел, то лишь по той причине, что у меня нет коньков. Я прямо со службы. Завернул сюда, чтобы обрадовать Андрея. А раз здесь и вы, то и вас сейчас обрадую. Дело госпожи Козловской успешно завершено!
– Приятная новость? Но кто же убийца? Его ведь схватили?
– Э-э-э… – смутился Михаил. – Не то чтобы схватили… Не хотел вам подробностями такой приятный вечер портить. Да и сам некоторую неловкость ощущаю. Оттого что испытываю радость и облегчение, хотя причиной всему послужила еще одна смерть. Господин Кормильцев покончил с собой. Но оставил записку, где и признался в злодеянии.
– А это точно самоубийство? – отчего-то первым делом я поинтересовалась именно этим.
– Точнее не бывает. Он в номере застрелился. Револьвер лежал под рукой. Направление выстрела соответствует, так сказать, версии. Двери заперты изнутри на ключ! Записка перед ним. Еще он выпил много коньяку. Курил тоже много. Наконец, в номере нашли его рубашку с испачканной художественной краской манжетой. Все сходится. Но если вам мало и этого, то скажу вот еще о чем. Мы еще вчера, как выявили круг подозреваемых, отправили телеграммы в те города, откуда прибыли господа Ольгин и Кормильцев. Последний, кстати сказать, из Красноярска прибыл, то есть мог иметь знакомство с госпожой Козловской. И ответ это подтвердил! К тому же господин Козловский, ныне также покойный, походя, без всякой нужды разорил господина Кормильцева! Поэтому и мотив искать не нужно, месть! До самого Козловского Кормильцев добраться не успел, решил на наследнице отыграться. О чем в записке намекнул.
– А что с этим самым господином Козловским произошло? Своей смертью помер?
– Как сказать! – не сразу ответил Михаил.
– Самый удивительный ответ, который мы могли получить, – засмеялся Петя.
– Да он на своем пароходе по Енисею катался, – пояснил Михаил. – Встал к штурвалу и врезался в скалу. Вот и судите: сам к своей смерти руку приложил, можно ли сказать, что умер своей смертью?
Тут Михаил вздохнул.
– Там еще с полдюжины народу погибло. В том числе какой-то родственник Кормильцева. Это еще один штришок в пользу официальной версии о совершенных им убийстве и самоубийстве.
– Что-то слишком все гладко!
– Дарья Владимировна! – возмутился Михаил. – Вы прямо как Дмитрий Сергеевич! Тому тоже как все гладко, так готов к любой мелочи придраться!
– Так, стало быть, есть и мелочи? – ухватилась я за обмолвку. – Не иначе загадочные?
– Ну хорошо, – нехотя согласился Михаил, – есть кое-что непонятное. Но уж никак не загадочное.
– Поделитесь?
– Раз уж начал. Первое: дверная ручка изнутри чисто протерта, ни единого отпечатка пальцев.
– Такое непросто объяснить даже нам, пусть, по вашим словам, мы и горазды на выдумки, – не удержалась я от укола за вчерашнее высказывание в адрес Пети, а значит, и в мой адрес.
– Даша, вы несправедливы, – чуть обиделся Михаил. – Я не имел в виду ничего плохого, сказав, что мне так, как вам, не выдумать. Возможно, чуть коряво выразился. А объяснение тут должно быть самое простое. Скажем, сам Кормильцев ручку протер. Может, собрался бежать, стал отпечатки уничтожать, а тут на него совесть нахлынула. Или той же краской с рукава ручку испачкал и протер машинально.
– Хорошо, хорошо, – снисходительно согласилась я. – Пусть и весьма натянуто, но имеет право быть. Ох, простите, увлеклась немного, снова стала ерничать. Я на вас совершенно не сержусь, так и вы меня простите.
– Да я и не придал значения.
– Но это ведь не все?
– Не все. Никто не видел, как он вернулся в номер.
– Это объяснить еще сложнее, – сказал Петя.
– Вот именно. Внизу, помимо швейцара и портье, его ждал наш человек. Не мог он прошмыгнуть.
– А мне кажется, что это-то легко объяснимо, – сказала я, видя, что Михаил и Петя слишком глубоко задумались. – Он вернулся давно. В тот момент, к примеру, когда господин Уваров провожал нас к Дмитрию Сергеевичу. Только поднимался по лестнице, а не в лифте. Швейцару и портье тогда по его поводу указаний ведь еще не давали? Они бы о постороннем человеке доложили обязательно, а о постояльце из соседнего номера могли и промолчать.
– Вот! Вы гений!
– Наконец-то признали! – я гордо вскинула голову и даже кончиком пальца сделала вид, что задираю ее еще выше. Петя и Михаил рассмеялись. Но я их смех перебила, заговорив о серьезном. – Оставлю в стороне еще одну сложно объяснимую вещь, а именно рисунки на портрете. Ну, подвернулись краски, что-то в голове не так сработало, взял и нарисовал. Пусть не понять, для чего. Михаил, скажите мне вот о чем…
Договорить мне не удалось. Человек двадцать из катающихся на катке взялись за руки и затеяли хоровод. С каждым кругом первые бежали все быстрее и быстрее, задние перестали справляться и поспевать и несколько человек с разбегу столкнулись с нами. Я начала падать, Петя попробовал меня удержать на ногах, но и его слегка толкнули. Михаил попробовал помочь нам двоим разом, и мы втроем плюхнулись в сугроб. Падение нас очень сильно насмешило, и поднялись мы не сразу.
– О чем мы там говорили, до того, как в сугробе оказались? – спросил Михаил.
– Я собиралась задать вам вопрос. Вот, припомнила! Господин художник где находился в предполагаемое время самоубийства?
