— Вероятно, ты прав. Она справилась, выкарабкалась. У нее есть мои сестры, есть я. Она работает. Существует. Но… жить с человеком, не зная, кто он на самом деле… Зачем тогда вообще… — Она умолкла.
— Вот, оказывается, в чем дело, — пробормотал Эрик.
— Что? Что ты сказал?
— Ничего. Не важно.
Над городом уже сгущались сумерки. Зажглись уличные фонари.
— Я рада, что рассказала. Мне стало лучше.
— Можешь мне всегда все рассказывать.
Он сказал это искренне и все же в глубине души пожалел, что узнал ее тайну. Он понял, что соперник у него недюжинный и одолеть его будет чрезвычайно трудно.
— Меня тревожит один мальчик, — пожаловалась Джулиана Эрику несколько недель спустя. — Помнишь, в прошлом году расстреляли наш автобус? Тогда ведь не все погибли. И остались дети, у которых погибли родители.
— Помню. Ты показывала мне место на дороге.
— Так вот, этот мальчик… Да ты, наверно, знаешь его: Лео. Он еще ходит за мной по пятам. Такой маленький, в очках. Ему девять лет.
Эрик кивнул:
— Да, да, знаю. Но он вроде спокойный?..
— Чересчур. Никому никаких хлопот не доставлял. Даже тогда, сразу после налета. Хотя вокруг все бились в истерике. Со многими детьми приходилось просиживать ночи напролет, они плакали, просыпались в кошмарах. И не две-три ночи, а целые недели, даже месяцы. А он — прямо железный…
— Может, ты напрасно волнуешься? Ты с кем-нибудь советовалась?
— Конечно. Все говорят: стойкий, отважный мальчик. И очень зрелый — рано повзрослел. Но мне все-таки за него тревожно.
— Хочешь, я с ним поговорю? Я ведь работал в подростковом лагере. Может, не разучился еще разговаривать с детьми?
— Спасибо. Я так надеялась, что ты предложишь.
Джулиана привела Лео днем, когда Эрик кормил телят.
— Ты говорил: нужна помощь. Я думаю, Лео справится. Он у нас не по возрасту высокий и сильный.
Лео молчал. Стоял, равнодушно глядя в сторону, не хмурясь, не улыбаясь.
Джулиана ушла.
— Тут дело такое, — принялся объяснять Эрик. — Этих телят отняли от коров, от вымени, и я пытаюсь первый раз напоить их из ведра. А они, бестолковые, не понимают и норовят его опрокинуть — у-у, вот видишь, какой глупыш! Попробуем так: ты подержишь ведро, а я суну его мордой в молоко, чтобы он почувствовал вкус…
Телят было пятеро. Когда накормили всех, Эрик произнес:
— Веселое занятие, верно?
Лео пожал плечами.
— Хочешь, завтра еще попробуем?
— Если тебе нужна помощь, я приду. Люди должны помогать друг другу.
— Не важно, кто что должен. Я спрашиваю: ты хочешь?
— Наверно…
— Я сейчас пойду на пастбище, за коровами. Их сегодня далеко отогнали. — На сей раз он не стал спрашивать, хочет ли Лео идти с ним, а просто сказал: — Идем вместе.
Мальчик повиновался. Они пробирались по узкой тропинке меж несжатых полей. Колосья шуршали от малейшего ветерка.
— Красиво здесь, — произнес Эрик. — Тебе, пожалуй что, повезло. В такой красоте живешь…
— Да.
Так, с какого же боку подступиться? Ничего интересного в голову не приходило, и Эрик произнес традиционный вопрос:
— Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
— Зависит от того, что нужно стране. Наверно, солдатом.
Ответ показался Эрику чересчур правильным и явно неискренним.
— Лео, скажи, кем ты на самом деле хочешь быть. Не надо заученных фраз.
Мальчик остановился, открыл было рот, но тут же, точно опомнившись, пошел дальше.
Узкие плечики с торчащими ключицами. Тонкие ноги — кожа да кости. Малыш, мальчик и — одновременно — мужчина! И вдруг из какого-то далекого угла души и памяти вырвался вопрос:
— Лео… ты, должно быть, часто думаешь о папе с мамой?..
Мальчик снова остановился. Только на этот раз он посмотрел на Эрика почти сердито.
— Со мной так нельзя говорить. Не полагается.
— Почему? В чем дело?
— Потому что я слышал: и доктор, и нянечка говорили, что нас надо отвлекать, а не напоминать. Надо, чтобы мы забыли. И я стараюсь забыть, а тут ты… с такими вопросами.
— Иди-ка сюда, — позвал Эрик, — присядь на минутку. — Он уселся на большой придорожный камень. — Значит, ты должен забыть? А у тебя не получается, верно?
— Почему? Почти получается, — упрямо сказал Лео. — Я ведь не ребенок.
— Конечно, — мягко произнес Эрик. — И я тоже.
Лео озадаченно поднял глаза:
— Ты о чем?
— Просто я тоже потерял родителей. Почти как ты — в автокатастрофе. И я о них по-прежнему думаю. И всегда буду думать.
Лео молча глядел на Эрика.
— А когда я был маленький, — продолжил Эрик, — я часто плакал. Думал: до чего же несправедливо, что это случилось именно со мной. У всех есть родители, а у меня нет. И я плакал.
— Мужественные люди не плачут, — произнес Лео. Рот его скривился.
— Ничего подобного. Мужество в том и состоит, чтобы быть честным с самим собой.
— Правда? А сейчас, когда ты большой, ты плачешь?
— Посмотри на меня, — ответил Эрик. Его глаза были полны слез.
Несколько мгновений мальчик глядел на Эрика ошеломленно и недоверчиво, а потом уткнулся ему в грудь, сотрясаясь от рыданий.
Эрик просидел очень долго, обнимая худенькое тельце. Перед глазами проплывали картины, лица… Бабуля… Крис… Нана…
Потом он подумал: в кибуце скоро хватятся. И коровы до сих пор не доены… Но не шелохнулся.
Наконец Лео поднял голову:
— Ты никому не расскажешь?
— Нет.
— Даже ей?
— Кому? Джулиане? Нет. Честное слово.
Лео встал, вытер рукавом нос и глаза.
— Лео, ты хочешь мне еще что-нибудь сказать?
— Да.
Эрик склонился к нему, и Лео прошептал:
— Я хочу большой игрушечный парусник, чтобы запускать на пруду.
— Я тебе смастерю. Они у меня неплохо получаются. А теперь бежим! Коровы заждались.
Спавший на соседней кровати Ари однажды сказал:
— Знаешь, я кое-что заметил. Ты в последнее время мало говоришь о доме. О городке, где вырос, и обо всем прочем…
— Да, пожалуй, — согласился Эрик.
Ари — сабра, уроженец этого кибуца. Настоящий крестьянин, по-крестьянски грубоватый и немногословный.
