— Если б я могла искупить вину! Понести наказание…
— Вы что же, думаете, что останетесь безнаказанны? Вам предстоит искупать вину каждый день, до конца жизни.
Орган, было смолкший, заиграл вновь. Тихая музыка курилась туманной дымкой.
— Я искала в себе мужество сказать Джозефу правду. Но нет, я не могу.
— Зачем говорить ему правду?
— Чтобы быть честной. Чтобы очиститься.
— Какой ценой? Лишив его покоя?
— Вы думаете?
— А вы сами задумайтесь, хоть на миг.
Но думать нет сил. Все как в тумане, а ясно проступает только одно — лицо сына. Он сидит на кухне, на полу, и ест яблоко.
— Быть может, вы любите того, другого человека?
— Нет. Я люблю мужа. — Как легко это сказалось. И это правда. Правда, хотя… Все, все: покой, самая жизнь, уважение к себе, а главное, Мори, сокровище мое, Мори — на одной чаше весов, а на другой — краткое, ни с чем не сравнимое блаженство.
— Так, значит, мне с этим жить?! Всю жизнь?
— Живут же слепые. Живут калеки. Люди рождены, чтобы жить. — Священник вздохнул. — Люди очень мужественны. Диву даешься, откуда они порой черпают силы.
— Мое мужество и силы кончились.
Голос священника ровный, бесстрастный: ни упрека в нем, ни сочувствия.
— Вы обретете их снова. И возблагодарите Бога за то, что Он помог вам.
— Хорошо бы…
— Черные дни скоро минут.
— Хорошо бы…
Может, он прав? Ведь он видит столько судеб. Наверно, и такое с кем-нибудь прежде случалось.
Ее собеседник встал:
— Вам легче?
— Чуть-чуть, — честно ответила она. Бремя действительно стало чуть полегче, словно она переложила часть на плечи священника.
— Вы сможете теперь пойти домой?
— Наверно, смогу. Попробую. Спасибо вам, — прошептала она.
Он поднял руку к ее губам. И полы черной сутаны заколыхались, обметая проход.
Роды были тяжелые. Мори забрала соседка; Руфь пришла помочь врачу.
— Странно, что на этот раз так долго, — заметила она. — Обычно вторые роды быстрее и легче первых.
Джозеф внимательно разглядывал крошечное существо, лежавшее на кровати возле Анны.
— Бедная девочка. Измучилась не меньше матери.
Анна испуганно приподнялась:
— Что такое? Что с ней?
— Успокойся, все хорошо. Доктор Арндт сказал: прекрасная девочка. Я только добавлю: худышка и оттого на вид слабенькая!
Да, она некрасива. Вот Мори сразу родился красивым. А у девочки реденькие черные волосенки и обезьянье личико. И глядит встревоженно. Господи, что за ерунда, о чем я?
— И как это вы имени до сих пор не придумали! — возмущенно сказала Руфь.
— Я решил, пускай Анна сама выбирает, — отозвался Джозеф. — Мори назвали в честь моего отца, теперь, значит, ее очередь.
— Мою маму звали Аделя, — сказала Анна.
— Ты ведь не назовешь ее Аделей, слишком старомодно. Значит, надо, чтоб имя просто начиналось на «а», — заключила Руфь.
До чего же я устала… Какая, в конце концов, разница, как назвать ребенка…
— Айлин, — предложила Руфь. — Ах, нет, лучше — Айрис. Великолепное имя. Недавно в газете печатали роман с продолжением — об английской графине, леди Айрис Ашбертон.
— Айрис, — проговорила Анна. — А теперь переложите ее в колыбель, я, пожалуй, посплю.
Вскоре после Нового года она шла с коляской из бакалейной лавки. Рядом, держась за ее руку, вприпрыжку бежал Мори. Вдруг навстречу — священник в черной сутане. Поравнявшись с ними, он остановился.
— Мальчик или девочка? — спросил он.
Анну бросило в жар. Вспомнил! В церкви было темно, но он ее вспомнил.
— Девочка. Айрис.
— Что ж. Храни тебя Господь, Айрис, — сказал он и быстро пошел дальше.
Храни нас всех Господь. Девочка в коляске беспокойно зашевелила губами — проголодалась.
— Хочу есть, — сказал Мори.
— Мы почти дома. Сейчас накормлю.
И накормлю, и оберегу вас обоих, не жалея сил. Откуда же берутся они, эти силы? Будто вода в пересохшей было реке. Тело налилось вдруг новой энергией: можно, можно теперь одолеть крутизну. Что же еще? Ах да, не скрипеть зубами. Не буду. Мне уже лучше. Храни нас всех Господь.
12
Город разрастался, расползался вширь. Его длинные ноги доставали до Бруклина и Квинса, перекидывались мостами в Бронкс и тянулись дальше — до самого Вестчестера. А длинные свои руки город устремил к небу: ренессансные особняки миллионеров на Пятой авеню рушились под ударами чугунной бабы, уступая место небоскребам. В тех, что уцелели, поселялись музеи или разнообразные благотворительные организации.
Воздух полнился звенящим перестуком молотков: сталь о сталь. Над улицами плыли башенные краны, точно длинношеие динозавры с маленькими головками. Неумолчно долбили стальные деревья неутомимые дятлы-молотки: десять тысяч заклепок за день расплющивали с одного удара их стальные носы. По огромным скелетам будущих зданий ползали букашки-рабочие — сорок этажей, шестьдесят, восемьдесят. Все выше, выше. Все росло как на дрожжах: небоскребы, курсы акций, капиталы предпринимателей.
То были годы президента Хардинга и его политики «нормализации», хотя нормальными их никак не назовешь, наоборот, их уникальность очевидна: прежде страна такого взлета не знала, повторился же он лишь четверть века спустя, после следующей великой войны.
Люди, чей доход в 1918 году исчислялся парой сотен долларов, через несколько лет считали его в десятках, а то и сотнях тысяч. Требовались лишь осмотрительность, трудолюбие и — удача. Строительный бизнес процветал. Дома продавались прежде, чем возводились под крышу. Земля дорожала — вдвое, втрое и снова вдвое. У кого хватало ума и чутья — вырывались вперед. Отчего бы, к примеру, не застроить пустоши Лонг-Айленда аккуратными домиками на две семьи или шестиэтажными многоквартирными домами? Надежный, крепкий доход! А продашь — чистая прибыль!
Не так уж это, конечно, и легко. Легко бывает только на словах. Когда начинаешь с нуля, приходится работать по восемнадцать часов в сутки, по крохам завоевывая успех. По восемнадцать часов в сутки — годами! Чтобы этот успех не упустить. Один раз упустишь — пиши пропало, другого шанса тебе никто не даст.
Маляр и слесарь-водопроводчик начали с небольшого, заложенного-перезаложенного доходного дома на Вашингтон-Хайтс. Они отдались ему целиком, положили на него все силы и все деньги, до последнего цента, отложив немного на скупой прокорм семей. Купили новые плиты, ванны и раковины; отциклевали полы; отремонтировали все — от чердака до подвала. Выкрасили все стены в квартирах и коридорах. Отдраили медные ручки на дверях и окнах, законопатили и замазали щели. Даже купили два вечнозеленых деревца в кадках и поставили у входа.
