— То есть, сэр?
— В нашем банке вакансий нет.
— Сэр, мы, собственно, и не надеялись. Мы подумали, то есть Агата подумала, что с вашим положением, связями в самых разных областях вы могли бы меня кому-нибудь рекомендовать.
— Я взял себе за правило никогда не просить наших клиентов об одолжениях.
Мистер Спенсер выдвинул ящик, достал ручку. Мори не видел, что он пишет — мешала большая фотография в серебряной оправе, — и понял, лишь когда ему протянули чек на тысячу долларов.
— Можете получить наличными через окошко в зале, — промолвил мистер Спенсер и взглянул на часы. — Естественно, я не хочу, чтобы Агата жила в нужде. Надеюсь, это ее поддержит, пока вы не приведете себя в порядок.
Мори поднял глаза. И прочел на надменном, холодном лице собеседника откровенную неприязнь.
«Приведете себя в порядок!» Я-то в порядке, подумал Мори. Пускай лучше мир приводит себя в порядок. Он положил чек обратно на стол.
— Большое спасибо. Это я не возьму, — сказал он и, развернувшись на каблуке, пошел к двери.
Руки вспотели, сердце бухало, точно молот. Какой стыд, какой чудовищный стыд. Как в страшном сне — из тех, что хоть раз снятся в жизни каждому, — будто идешь по роскошной улице и вдруг понимаешь, что на тебе только нижнее белье. Вслед за стыдом подступила тошнота.
На углу попалась закусочная. На завтрак он ничего не ел, только выпил кофе. И знал, что тошнит его от голода. Вправе ли он потратить деньги на бутерброд и солодовый коктейль — с шапкой взбитых сливок выше края стакана?
Взобраться на высокий стул у прилавка не было сил. Он опустился за столик, хотя знал, что это удовольствие обойдется ему в лишних десять центов — официанту на чай. Какой хладнокровный негодяй этот Спенсер! Даже не счел нужным что-либо пообещать — приличия ради. Скотина! Он так меня презирает, что даже не потрудился прикинуться вежливым…
В закусочную вошел мужчина и присел за тот же столик. Мори почувствовал на себе внимательный, неотступный взгляд. Мужчина произнес:
— Похоже, мы знакомы. Встречались на свадьбе в Бруклине пару лет назад.
Мори неопределенно хмыкнул.
— Да, точно, — продолжил мужчина. — Солли Левинсон — пусть земля ему будет пухом — праздновал тогда свадьбу сына. Ты ведь парень Джо Фридмана, верно?
— Да, но я вас не…
— Меня зовут Вульф Харрис. А твоего старика я знал, когда он еще под стол пешком ходил. Сейчас-то он небось совсем нос задрал, я ему нынче не ровня.
Мори промолчал. Странная встреча. Мужчина разглядывал его так откровенно, что Мори тоже не постеснялся взглянуть на него в упор. С виду — лет пятьдесят, правильные, решительные черты. Короче, лицо, каких в городе тысячи. Выделял его, пожалуй, взгляд — пронзительный и умный. Темный, строгий, очень дорогой костюм; часы с цепочкой — золотые. Мори видел длинную отставленную в проход ногу: ботинки у Вульфа Харриса ручной работы.
— Я не стал бы этак костерить твоего старика, если б не знал, что он тебя выставил из дому.
В иные времена — в юности, до всех невзгод, когда у Мори было побольше гордости, настоящей или ложной, не важно, — он не позволил бы незнакомцу так бесцеремонно вторгаться в свою жизнь. Но сейчас его не возмущало ничто.
— Я знаю о вас только две вещи: у вас потрясающая память и прекрасно налаженная система осведомления.
Собеседник засмеялся:
— Никакой системы нет. Информацию эту я получил случайно. Встретил на улице Соллину дочку, ну эту, пампушку, которая слишком много болтает…
— Знаю. Сесилия.
— Она и рассказала. Мне, собственно, это было ни к черту не нужно, я и слушал-то вполуха. Но насчет моей памяти ты не ошибся. Что есть, то есть. Что раз услышу — никогда не забываю. Никогда. Этого у меня не отнимешь. Чему смеешься?
— Да просто подумал, что у вас вряд ли что отнимешь, не только память.
Помедлив секунду, Вульф Харрис тоже засмеялся:
— Ты прав, чтоб тебя черти съели! Ты и сам малый не промах!
— Спасибо.
Официантка с блокнотом и ручкой подошла принять заказ.
— Двойной чизбургер, жареную картошку, лук отдельно, коктейль и два пирожных.
— Мне, пожалуйста, горячий бутерброд с рыбой, — сказал Мори.
— Что будете пить? — нетерпеливо спросила девушка.
— Ничего. Мне только бутерброд.
— Вот еще глупости! — возмутился Вульф Харрис. — Будешь мне тут клевать, как канарейка! Что мне, то и ему, мисс! Спокойно, я плачу!
Мори покраснел. Неужели так очевидно, что он голоден? Нет, наверное, дело в одежде. Воротничок совсем потертый. И ботинки прохудились — он, должно быть, заметил, когда входил.
— Отвратительная забегаловка. Зато быстро. У меня в час назначена встреча на углу Мадисон и Сорок пятой.
Вульф Харрис замолчал. Мори тоже не мог поддержать беседу. Через некоторое время мистер Харрис наклонился к нему:
— Ну, как дела? Что нового? Чем занимаешься?
Почему, почему он обязан рассказывать? Почему нельзя ответить коротко: не хочу, мол, говорить о своих делах, я не в настроении. Почему нельзя? Потому что я никто и ничто. А когда ты никто и ничто, тобой командуют и помыкают, как хотят. И он стал вдруг послушным, робким ребенком.
— Что нового? Моя жена беременна. А я, к сожалению, ничем не занимаюсь.
— Безработный?
— Работал в обувном магазине, но его закрыли.
— Что еще умеешь делать, кроме как туфлями торговать?
Злая, жаркая горечь полыхнула, обожгла.
— Сказать по правде, ничего. Четыре года в Йеле, а в итоге — шиш.
— Я бросил школу после седьмого класса, — с некоторым даже удивлением сказал его собеседник.
— И что? — Мори вскинул глаза и встретил острый проницательный взгляд.
— А то, что я могу предложить тебе работу. Разумеется, если хочешь.
— Хочу, — не задумываясь сказал Мори.
— Но ты даже не знаешь какую.
— То есть смогу ли я ее выполнять? Постараюсь научиться.
— Машину водить умеешь?
— Конечно, но своей у меня нет.
— Не проблема. Купим.
— И что я с ней буду делать?
— Кататься. Будешь поутру объезжать Флэтбуш, по адресам, которые я тебе дам, собирать кой-какие бумаги и привозить на квартиру.
— И все?
— Все. Ты забыл спросить об оплате.
— В любом случае это больше, чем я зарабатываю сейчас.
— Эге, парень, ты я вижу совсем на мели? — Голос мужчины прозвучал неожиданно мягко, сочувственно. — Ну-ну, выше голову. Я положу тебе семьдесят пять долларов в неделю.
