Она ошарашенно уставилась на него:
— Ты имеешь в виду, что они заплатят? Судье или еще кому-то?
— Именно. Так это и делается.
— И по-твоему, так и надо?!
— Разумеется, нет. Будь моя воля, я бы жил иначе. И буду жить иначе — при первой же возможности. Но пока…
— Ты к ним вернешься?
— Пока — да.
Зазвонил телефон. Он передал ребенка Агате.
— Это меня. Дадут новый адрес на завтра.
С тех пор как Эрик начал ходить, на полу всегда были разбросаны игрушки, и в квартире царил чудесный, живительный беспорядок, доставлявший Мори несказанное удовольствие. Но он никогда заранее не знал, какую картину застанет дома. Агата могла возиться с Эриком на полу, среди груды кубиков, и их воркование — матери и сына — достигало его слуха прежде, чем он открывал входную дверь. Еще его иногда встречал вкусный запах какого-то острого, иностранного блюда: Агата постепенно становилась отличным специалистом по греческой стряпне.
Но порой дом встречал его иначе. Темная кухня, полуосвещенная гостиная, мокрый до ушей Эрик надрывается от крика в манеже. И в забытьи, поверх покрывала, лежит Агата. Мори никогда не знал, что ждет его дома.
Он купил книгу про алкоголизм. Четыре дня собирался с духом и купил. Развернув обертку и положив книгу возле себя на сиденье машины, он понял, что признался себе в самом страшном.
Помимо прочего автор книги советовал не терять терпения, не выходить из себя: все равно этим ничего не добьешься. Легко сказать! И все-таки Мори был вполне терпелив. Впрочем, она не вела себя вызывающе, не была плаксива или агрессивна. Просто засыпала дурманным сном. Нездоровым сном — это он знал твердо. Еще он знал, что люди пьют, чтобы утопить в вине свои заботы и тревоги. Похоже, иначе его жена со своими тревогами справиться не могла.
— Елена спросила меня сегодня, где ты работаешь, — сказала она однажды. — Я уверена, они что-то заподозрили. Даже если бы у меня завелись подруги здесь, по соседству, мне было бы стыдно с ними общаться.
А как стыдно, как тяжело было ему вспоминать чем, какой жизнью поступилась Агата ради него: белые особняки, благородная старина, гордое достоинство. И вместо этого… А всему виной он, он один.
Однажды он еще с лестницы услышал счастливый лепет Эрика и понял, что малыш сидит на высоком стуле и радостно размазывает по нагруднику пюре из моркови или шпината. Бросив плащ на стул, Мори поспешил на кухню. Эрика кормила Айрис.
— Где Агги? — испуганно спросил он.
— Не беспокойся. Она прилегла. Голова чуть-чуть разболелась. Я велела ей лечь и сказала, что покормлю Эрика сама.
— Не ври, Айрис. Нечего ее покрывать. Она снова пила, и ты это прекрасно знаешь.
— Ну, вот и доели, — обратилась Айрис к малышу. — Давай тетя Айрис вытрет тебе ротик, и мы поедим персики.
— К черту! — Мори в сердцах хлопнул кулаком о колено. — К черту все! Тысячу раз!
— Не надо, Мори, не сейчас. Разрядишься позже. Ты напугаешь Эрика.
Мальчик смотрел на него, позабыв о ложке. Мори вышел из кухни. В ванную. Потом в гостиную. Встал у окна и уставился в никуда. Приоткрыл дверь в спальню; было темно, и лица Агаты он не разглядел. Она лежала, свернувшись калачиком, колени у подбородка. «Словно плод в утробе», — с отвращением подумал он и подошел ближе. Рука с обручальным кольцом откинута на подушку. Что-то заставило его дотронуться до этой руки, проверить — шевельнется ли. В нем мешались гнев, жалость, горечь. И он был не в силах распутать этот клубок.
Он вернулся на кухню. Айрис посадила ребенка в манеж. Эрик сыт и поиграет спокойно по крайней мере полчаса.
— В холодильнике пусто. Только жареная курица. Но Агги, наверно, хотела оставить ее на ужин. А сейчас ни то ни се — половина пятого.
— Сделай яичницу. Я в общем-то не голоден. Надеюсь, ты тоже. — Он знал, что говорит грубо, хотя не хотел ее обижать.
— Я сделаю омлет, — предложила Айрис.
— Все равно.
Ели молча. Мори вдруг ощутил, как он толстокож, как погружен в собственные неурядицы.
— Айрис, у тебя же семестр кончился. Как дела? — спросил он.
— Хорошо, — тихо ответила она. — Но ты не старайся быть вежливым, Мори. У тебя своих забот хватает.
Он не отозвался.
— Агги рассказала мне, как ты зарабатываешь на жизнь.
— Она не имела права!
— Не сердись на нее. Я давно знаю, уже несколько месяцев. Должен же человек с кем-то поделиться.
— По-твоему, я поступаю ужасно?
— Агги к такому не привыкла.
— А я что, привык?
— Конечно, нет. Но ты, видимо, можешь это выдержать. То есть считаешь, что должен. А она устроена иначе, она не выдерживает. Поэтому и пьет, понимаешь?
— Она таким способом не поможет ни себе, ни нам.
— Она это знает. И ей от этого только хуже.
— Ты всегда так хорошо разбираешься в людях?
Она бросила на него быстрый взгляд:
— Издеваешься?
— Боже упаси! Ты действительно понимаешь так много, а ведь тебе только семнадцать лет.
— Забавно. Мне-то кажется, что я понимаю совсем мало.
Он закрыл лицо руками:
— Я мечтаю найти нормальную, честную работу. Но ее нет! Я искал, честное слово, искал!
— Верю.
— Скажи, дома знают, чем я занимаюсь?
— Они выяснили. Не у меня! Через тетю Руфь. У нее есть родственники, которые поддерживают отношения с Вульфом Харрисом. Похоже, люди только и делают, что сплетничают.
— Ну и что говорят дома? Только честно.
— Мама ничего не говорила, как всегда. Ждала, пока папа скажет. А он сказал, что это скандал, бесчестье и все такое…
— Он может предложить что-то лучшее?
— Ты его не просил.
— А ты на моем месте просила бы?
— Не заставляй меня выбирать между вами.
— Почему он ни разу не позвонил? Скажи почему?
— Он старше, Мори, и он — отец, — тихонько ответила Айрис.
Когда за Айрис закрылась дверь, Агги еще спала. Он наполнял ванночку для Эрика и старался представить себе, как она общается с сыном, как проходит их день. Она ведь может быть такой веселой, мягкой, нежной! Она любит петь и часто поет, когда принимает душ, когда готовит ужин. Хорошо бы она пела Эрику, разговаривала с ним. Только бы не молчала. Перед рождением Эрика Мори прочел множество статей о воспитании младенцев и выяснил, что они очень чутки к настроениям взрослых. Нельзя омрачать его детство!
После купания Эрик был сонный и теплый. Мори поднял его, прижал к себе. Удивительно, но малыш для него — поддержка и утешение. Поддержка? Этот сонный комочек? Да! Мысли метались. Он положил Эрика в кроватку и подошел к закрытой двери в спальню. Уже семь часов вечера. Ей пора поесть. Рука замерла на дверной ручке: открывать не хотелось. И вдруг, некстати, вспомнилось, как давным-давно, задолго до свадьбы, они мечтали оказаться вдвоем за закрытой дверью. Как странно… Тогда казалось, что за час, всего один час, проведенный наедине, не жалко и умереть.
