Флавио твердит, что хочет оставить Лауру. Но он никогда этого не сделает. А я уже устала от этой ситуации. Я больше не чувствую в себе желания продолжать встречаться с ним, я даже не уверена, что по-прежнему влюблена в него, возможно, я никогда его и не любила. Он вошел в мою жизнь, когда я находилась в подвешенном состоянии, а он бережно опустил меня на землю. Своей практичностью и рационализмом он вселил в меня чувство уверенности и надежности, и, видимо, я поверила, что люблю его, он реально был мне нужен. Не исключено, что я правда его любила, и может, я до сих пор люблю его, ведь любят то, в чем нуждаются.
Да, он мне нужен. Но я хотела бы любить моего мужчину. Моего полностью. С кем я могла бы вместе строить собственное будущее. Я не могу больше продолжать наши теперешние отношения, мне это причиняет боль, и, боюсь, причиняет боль ему тоже. С некоторых пор мысль о разрыве неотвязна, но я никак не наберусь храбрости сказать ему это. Слишком нелегко. Он так самоуверен, что это будет для него ударом, какого он не ожидает, он даже представить себе не в состоянии, что такое может с ним случиться. И это еще больше усложняет дело. Но я решилась. Я скажу ему это. Я скажу ему это в понедельник. Я скажу, что больше не люблю его и собираюсь порвать с ним. Я должна найти в себе силы сказать ему это.
Ровно в половине седьмого, в стиле Флавио, он и Лаура заезжают за мной. Все похоже на кошмар. Флавио нервничает, я еще больше. Но Лаура так увлечена желанием познакомить меня со своим знаменитым мужем, что ничего не замечает. Она настаивает, чтобы я села на переднее сиденье. Флавио бросает на меня косой взгляд.
Мы отъезжаем.
Лаура наклоняется вперед, опирается на спинку сиденья и говорит мне:
— Ну-ка покажись…
Я, слегка смущенная, оборачиваюсь.
— Ты сегодня прекрасно выглядишь, просто красотка!
— Прекрати, Лаура, пожалуйста, — отвечаю я, чувствуя, что покраснела.
Лаура, не обращая внимания на мое смущение, продолжает, обернувшись к Флавио:
— Любимый, ты не находишь, что эта синьорина — само великолепие?
Флавио согласно кивает с полуулыбкой, делая вид, что переключает внимание на типа, перебегающего через дорогу перед самой машиной.
Лаура ни на секунду не закрывает рта. Теперь она расписывает мне Франческо: симпатичный, интересны парень, иронического склада ума, иногда нетерпимый и крайне строптивый. У меня создается впечатление, что она перестраховаться на тот случай, если Франческо поставит ее в неловкое положение. Слушая хвалебный отзыв Лауры о своем брате, Флавио саркастически ухмыляется.
Флавио описывал его совсем иначе. Он говорил, что Франческо — сама заурядность, нечто вроде сомнамбулы, корабль без руля и без ветрил. Он так усердствовал, расписывая пороки своего брата, что это поневоле вызывало недоверие.
Мы подъезжаем к дому Франческо в восемь. Над звонком в дверь его квартиры прикреплена небольшая медная пластинка с фразой на французском, которая звучит примерно так: «Все несчастья мира происходят оттого, что никто не хочет оставаться у себя дома. Б.П.». Я не знаю, кто этот Б.П.
[25]
, но вечер явно не обещает ничего хорошего! К тому же из квартиры доносится музыка, слышная даже на лестничной клетке. Мне хочется ошибиться, но, по-моему, это Пупо, «Шоколадное мороженое».
Несколько раз звоним в дверь, но, вероятно, из-за того, что Пупо орет на всю катушку, хозяин не слышит звонков. Флавио качает головой и бормочет:
— Ну не засранец ли?..
Лаура улыбается, делая вид, что не происходит ничего особенного. Наконец Франческо открывает. Лаура входит первой, как к себе домой, отодвинув Франческо в сторону. Флавио, не переставая нервничать, знакомит нас. Я тоже несколько напряжена, уже потому, что представляла его себе совершенно иначе. О нем можно подумать все что угодно, кроме того, что он заурядность.
Франческо еще красивее своего брата, такой же высокий, как он, но стройнее. Темные глаза, живой взор, бездонная глубина. Волосы длинные, почти до плеч, прямые и черные, очень черные, но с несколькими седыми прядями, что необычно для мужчины тридцати лет. На щеках щетина Похоже, что пару дней не брился. В манерах слегка небрежен. Лицо усталое, отмеченное мелкими выразительными морщинами в уголках глаз, отчего парень выгляди еще более интересным. Он застенчив или хочет казаться таковым. Он смотрит на меня, здоровается, протягивая руку и опуская при этом глаза. Полная противоположность Флавио, который в подобной ситуации тотчас раздел бы меня взглядом.
Меня проводят в гостиную. Я оглядываюсь вокруг, в комнате умеренный беспорядок, никаких безделушек, никаких картин на стенах. Стереоустановка, стенка из полок, повсюду си-ди. На столе книга Шопенгауэра «О четверояком корне закона достаточного основания». Наверняка он положил ее на виду, чтобы придать себе значительности. А может, я не права. Хотя, в противном случае, он не слушал бы Пупо.
Да, это именно «Шоколадное мороженое»! Как только Лаура саркастически спрашивает его: «Не мог найти ничего получше Пупо?», Франческо с серьезным видом отвечает:
— А что? Чем тебе не нравится Пупо? Ты меня разочаровываешь, Лаура, не понимаю, как женщине твоего склада ума не удается постичь внутренний смысл этой песни.
После чего заявляет, что является фаном Пупо, и выдает страстную речь по его поводу, говоря, что Пупо чрезвычайно аллегоричен, и предлагает нашему вниманию по меньшей мере три варианта прочтения. Успевая сказать лишь об одном.
— Пупо в «Шоколадном мороженом», — вещает Франческо, — дарит нам интригующую метафору самой жизни, которая — внимание! — определяет мороженое как сладкое и немного соленое одновременно, а не как банально горькое. Насчет этой соли Пупо можно дискутировать часами, но в ней-то и обнаруживается фундаментальный оптимизм автора…
Непонятно, шутит он или нет, я надеюсь, что шутит, но мне неясно, к чему он ведет.
Я улавливаю в доме присутствие смутного запаха дыма. Травки, я имею в виду.
Флавио нервничает все сильнее. Франческо и Лаура уходят в кухню приготовить аперитив. Едва мы остаемся одни, Флавио спрашивает:
— Как ты?
— Я хорошо, а вот тебе стоит успокоиться.
— Я не могу быть спокойным, когда ты рядом. Иди сюда, поцелуй меня.
Он пытается меня обнять, но я осторожно отстраняюсь:
— Успокойся, я тебя прошу!
— Извини, но мне тяжело смотреть на тебя, притворяясь, что мы едва знакомы, не прикасаться к тебе, не целовать тебя…
— Будет лучше, если ты возьмешь себя в руки.
Возвращаются Лаура и Франческо с бутылкой шабли, четырьмя бокалами, чипсами и оливками. Поднимаем бокалы и пьем шабли… нет, это явно не шабли, это тавернелло.
Я не слишком-то разбираюсь в винах, но это точно тавернелло. Я не могу ошибиться. Я пила его в течение пяти лет в университетской столовке и могла бы узнать его через сто лет. Я могла бы быть официальным дегустатором тавернелло.
