– Возвращаемся, – буркнул Кадранга. – Айла верно сказал: эти потомки крыс задумали хитрость. Да проклянет их Бааха и дети его, Уанн и Ауккат!
Со стороны каравана вдруг раздался звон оружия, послышались яростные вопли и панический рев яххов. Пыль и тени, падавшие от скал, по-прежнему скрывали повозки, но Тревельян уже сообразил, что там кипит побоище – очевидно, другая группа казза расправлялась с детенышами и самками. «А заодно и с колдуном», – подумал он, холодея. Защищать того было некому – кроме шамана, с караваном остались лишь двое мужчин, Птис да Тентачи. Их храбрости Ивар не доверял, у этой парочки языки были куда острее их ножей.
Воины погнали скакунов во весь опор, снова зазвенели колокольцы, раскатился над степью дикий выкрик: «Шас-га! Шас-га!» Оглянувшись, Тревельян заметил, что вражеские всадники тоже повернули и быстро догоняют их отряд. Это было неприятным открытием; очевидно, казза решили, что у них в котлах есть место и для воинов. Ивар склонился к шее трафора, прошептал: «Прибавь-ка ходу, приятель», и выхватил из ременной петли топорик.
Его скакун, на вид неказистый и дряхлый, мог обогнать любую тварь в степи. Сжимая коленями его бока, он чувствовал, как ходят под обвисшей кожей могучие искусственные мышцы, слышал посвист ветра и мерный ровный топот – похоже, трафор обзавелся копытами вместо когтистых лап. За считаные секунды они оставили позади Кадрангу с его отрядом, но Ивар знал, что не успеет, – много ли нужно времени, чтобы прикончить самок, детенышей и толстого колдуна?.. Пара минут – конечно, если шаман не превратит всех казза в червяков. Но рассчитывать на это не приходилось.
Слева из ущелья вырвались всадники, человек тридцать, и поскакали наперерез Тревельяну. «Ловко! – подумал он с нарастающей яростью. – Те, что убегали, ударят с тыла, эти – с фронта, возьмут Кадрангу в клещи и порубят всех… А с караваном другие разберутся. Если разбойников около сотни, на караван им хватит топоров, ножей и рук…»
В следующий момент он врезался в атакующую группу. Острие копья чиркнуло по шее, два воина попытались зажать его с боков, но трафор разметал их, свалил на песок вместе с яххами. Жуткая рожа возникла перед Тревельяном; он пустил в ход топор, нанес молодецкий удар по лбу загородившего дорогу скакуна, услышал, как хрустнула кость, как завопил падавший всадник. Топор в его левой руке вертелся, подобно крыльям мельницы; Ивар наносил удары то обухом, то концом топорища, отталкивал врагов ногами и даже успел ужалить двух врагов разрядом импланта. Впрочем, в конной схватке это оружие было почти бесполезно – тут приходилось полагаться на скорость и мощь скакуна да на свою реакцию и силу. Сбив наземь дюжину всадников, он прорвался сквозь заслон, и тут что-то догнало его, ударило в затылок – да так, что помутилось в голове.
«Камень, – подумал он, ощупывая кровоточащую рану. – Чертов камень из пращи! Только этого не хватало!» К счастью, копна волос смягчила удар, а медимплант тут же принялся за дело: остановил кровь, ввел заживляющие препараты, ускорил регенерацию. За те немногие минуты, что Тревельян мчался к окутанным пыльным облаком возам, мысли его обрели прежнюю ясность и четкость. Он понимал, что не справится с полусотней дикарей, если не пустит в ход какие-то уловки, а их запас был не так уж велик. Можно послать команду флаеру, ударить молнией из излучателя, но это способ нежелательный; подобные меры среди наблюдателей ФРИК считались свидетельством непрофессионализма. Можно включить имплант, создающий иллюзии, явиться в образе дракона или иного чудища, взять на испуг… Но что потом? Что он скажет Киречи-Бу, Кадранге, Птису, как объяснит такое превращение? Конечно, если шаман и его слуги останутся в живых, если их странствие продолжится…
«Тоже плохой вариант», – подумал Ивар и хлопнул трафора по шее.
– Ты молодец, дружок. Лихо распихал рогатых!
– Рад стараться, эмиссар, – послышалось в ответ.
– Сейчас мы снова вступим в схватку. Можешь не церемониться с этими казза. Бей и топчи, только не выходи из образа!
– Окажу вам всемерное содействие, эмиссар. Но вы же знаете: я не способен убивать
[22]
.
– Я помню о твоих недостатках, – буркнул Тревельян и вытащил нож из сапога.
Они нырнули в пыльное облако, висевшее над караваном. Трафор ударил грудью рогатого скакуна, отшвырнув его вместе со всадником, поднялся на дыбы и обрушил передние копыта на круп другой животины. Потом на мгновение замер, высматривая, кого еще толкнуть или лягнуть без слишком серьезных последствий. Тревельян использовал этот момент, чтобы перепрыгнуть на ближайшую повозку и оглядеться.
Трудно было понять, закончилась ли резня или еще продолжается. Десятки фигур метались в пыли, убегали, догоняли, падали, поднимались; кто-то истошно орал, кто-то стонал в предсмертной агонии, резкие голоса мужчин сливались с криками детенышей и самок, ревом животных и треском кожаных полотнищ, прикрывающих возы. Часть нападавших тащила добычу, мертвые тела и бурдюки с водой, к своим скакунам, другие шарили под телегами, искали спрятавшихся, тыкали копьями, перекликались; третьи были заняты ловлей тех немногих, кому повезло ускользнуть, – гонялись за ними с петлями на длинных шестах, арканили и волочили к каравану. Не обнаружив Киречи-Бу, Ивар решил, что тот, возможно, жив и где-то укрылся. Он спрыгнул на землю и зашагал вдоль линии повозок, щедро раздавая удары ножом и топором, а при случае пуская в дело свой имплант. За его спиной слышались испуганные вопли – там бушевал трафор, расталкивая вражеских скакунов и сшибая всадников наземь.
Четыре воина, распознав в Тревельяне чужака, атаковали его с оглушительным ревом. Успев уклониться от копья, он ударил нападавшего ногой в колено, отбросил в сторону, выронил нож и ткнул второго шас-га пальцем в ребра. Тот обмяк, пораженный разрядом импланта, но двое оставшихся прыгнули на плечи Ивару – видно, хотели взять его живьем. Рухнув на землю, он стукнул одного по голени, другого – топорищем в пах, поднялся, занес топор и замер на секунду, всматриваясь в лица побежденных. Они корчились от боли, но даже проблеска страха не было в их глазах – только ярость, только ненависть, только неутолимый голод.
Топор опустился дважды. Где-то в глубине пыльного облака вдруг заорали, загремели оружием, и целая толпа повалила к Тревельяну: ощеренные пасти, космы грязных волос, страшные лики, подобные маскам демонов. Он обернулся – сзади тоже подступали воины с ножами и длинными копьями. С медных наконечников капала кровь, и губы у многих тоже были окровавлены; у одного с пояса свисала кость с остатками розовой плоти. «Плохой конец», – мелькнула мысль. Его рука потянулась к импланту, но превратиться в дракона или огромного осьминога Ивар не успел: обе толпы сомкнулись, и он оказался на земле, придавленный десятком вонючих потных тел. Силясь приподняться, задыхаясь, он ворочался под этой грудой, бил шас-га разрядами и ощущал, как что-то острое, нож или копье, вонзается в спину, как чьи-то руки сомкнулись на горле, а чьи-то пальцы давят на глаза. Гнев и избыток адреналина удвоили его силы; стряхнув врагов, он начал подниматься, но тут же рухнул под накатившим с неба громом.
