Пришло время поднимать мачту и распускать парус. Сделав это, Инанту пошарил под кормовой банкой, извлек маленький цилиндр гравидвижка и швырнул его за борт. Баркас сразу осел в воде, скорость упала; теперь суденышко двигалось по воле ветров и волн, как любой корабль на этой планете.
Инанту осмотрел свои запасы, состоявшие из пустого бочонка для воды, щербатого медного ножа и рваных штанов, подпоясанных задубевшим от соли ремнем. Потом проверил, что синяки и ссадины, нанесенные с помощью грима, выглядят как настоящие, что корка засохшей крови на плече вполне правдоподобна, и что его губы даже на ощупь кажутся воспаленными и потрескавшимися. Закрепив руль и убедившись, что ветер гонит баркас к острову и шнырявшим в проливе рыбачьим лодкам, он лег на спину и погрузился в транс. Выглядел он точь-в-точь как потерпевший крушение туфанский мореход, что могло быть правдой – не прошло и трех дней, как здесь, у побережья, штормило.
Он ждал минут пятнадцать или двадцать. Потом где-то поблизости заорали, плеснула под веслами вода, стукнулись о борт крючья багров, заскрипели друг о друга доски. Инанту приоткрыл один глаз. Пара плоских рож склонилась над ним, кто-то третий спускал парус, четвертый уже обшаривал баркас, а в лодках, притершихся с обоих бортов, раздавались голоса советчиков. «Рыбаки, – довольно подумал он, открывая второй глаз. – Рыбаки, спасители!» Правда, эта братия разглядывала его без всяких намеков на сочувствие.
– Чрево Зиттана! – буркнул первый рыболов. – Похоже, живой!
– Бросим в море, будет дохлый, – заметил второй. – Только вот браслетец сниму.
Он потянул с руки Инанту браслет и испуганно ойкнул, получив слабый парализующий удар.
– Заговоренная штуковина! А парень, видать, колдун!
– Колдунов топить положено. В воду его, в воду!
– Сперва в поясе пошарьте, – посоветовали с лодки.
Инанту почувствовал, как чьи-то жесткие пальцы ощупывают пояс.
– Нет там ничего. На прикорм пойдет, рыбья шелупонь!
– А посудина у него хороша, – сказал первый рыбак, схватив Инанту за ноги.
– Хороша, – согласился второй, приподнимая Инанту за плечи. – Ну, взяли! Плоть – морю, кости и зубы – камням, волосы – волне!
«Похоронный обряд, ритуальная фраза», – подумал Инанту и испустил жалобный стон:
– Люди… во имя Баахи… воды, воды!.. Гонец я, не колдун… гонец из Саенси… корабль разбился… к правителю меня…
Над бортами возникли еще четыре рожи.
– Что он болтает? – спросил кто-то.
– К правителю меня!.. Быстро!.. – захрипел Инанту. – Вести… важные вести… будет вам награда… Воды! Дайте мне воды, отродья хффа!
К его губам поднесли кожаный мех и позволили сделать пару глотков. Кажется, при обещании награды у рыбаков проснулась совесть.
– В гавань! – сказал Инанту, приподнимаясь. – В гавань и на берег! Там стражей позовете. Пусть несут меня к Крепкому Парусу.
Крепкий Парус являлся старшиной городских магистратов, правивших в Киите. Как утверждал Юэн, его отличали здравомыслие и государственный разум.
Присмирев при имени правителя, рыбаки вздернули на мачту парус и взялись за весла.
– А велика ли награда? – полюбопытствовал один.
– Каждому по золотому браслету, – предположил другой.
Инанту потянулся к меху, глотнул теплой, пропахшей кожей воды и сообщил:
– Живы останетесь, вот вам и награда! Страшные вести я принес, спаси нас Бааха и дети его! Дикари идут! Людоеды из-за гор!
Лица рыбаков посерели. Они навалились на весла, обогнули мыс и вошли в гавань, где теснились корабли, три-четыре десятка киитских галер и суда из ближних городов. Инанту облегченно вздохнул – галеры со знаком Саенси среди них не было. Он мог без боязни играть роль посланца.
Его сдали с рук на руки городским стражникам. Что до спасителей-рыбаков, то они, бросив баркас, с воплями ринулись к причалам, оглашая недобрые вести. Инанту, которого стражи тащили вверх по лестницам, видел, что у кораблей и доков сбивается толпа, слышал тревожный гул голосов и хриплый вой раковин – владельцы кораблей сзывали свои команды. Казалось, шас-га уже стоят за проливом и готовятся к переправе, чтобы сожрать всех жителей Киита.
Такая обеспокоенность вдохновила Инанту. В Саенси все вышло по другому: Тяжелый Кулак – кость ему в ноздрю! – счел его смутьяном и лгуном, да и городские магистраты, Смотрящий Искоса и Руки к Себе, тоже доверием не порадовали. Но Киит, очевидно, бдительности не терял и был готов к любому бедствию. Скорее всего, это объяснялось его удаленностью; в стране туфан Киит считался таким же форпостом, как лагерь римских легионов где-нибудь в Дакии или Британии.
Дюжие стражи вознесли Инанту на самый верх утеса, где стояли жилища местных нобилей, храм Зиттана и маячная башня. По дороге он не забывал стонать, закатывать глаза и жаловаться на голод, жажду, раны и ушибы, поминая время от времени богов, спасших его от свирепости волн и морских чудовищ. Стражам это надоело. Один из них ткнул Инанту дубинкой и велел захлопнуть пасть, другой добавил по шее и пробурчал, что боги уже утомились от его нытья.
Его поволокли в святилище. За неимением лишнего места храм служил в Киите судебной палатой, ратушей и канцелярией, где хранились тысячи кипу
[26]
– кодекс торговых договоров, отгруженных и принятых товаров, пошлин с чужих кораблей, выданных ссуд и наложенных штрафов. Инанту втолкнули в эту канцелярию, длинное узкое помещение с пучками веревок, что свешивались со стен и потолка будто водоросли в подводной пещере. Из соседнего зала доносилось гнусавое пение – кажется, там молились Зиттану или справляли какой-то обряд. Старший страж сунулся в дверной проем, забормотал вполголоса, и пение смолкло.
Послышались тяжелые шаги, и в канцелярию вошел мужчина в тунике из рыбьей кожи, с длинным, окованным бронзой посохом – видимо, символом власти. «И правда крепкий парус», – подумал Инанту, глядя на бычью шею, мощные бицепсы и широкие плечи правителя. При небольшом росте фигура его казалась квадратной, длинные волосы струились по спине и груди, но, в отличие от магистратов Саенси, он был безусым и безбородым. За ним семенил жрец – не такая развалина, как Рожденный-в-Ночь-Полной-Луны, а молодой и довольно юркий.
Инанту, кряхтя и причитая, стал делать знаки почтения.
– Смотрящий Искоса, правитель Саенси, говорит моим языком: да будет с тобой, почтенный, милость Баахи. Пусть умножатся твои богатства, пусть не иссякнет вода в твоем городе, пусть его камни будут крепкими, а море – изобильным. И пусть дела твои будут удачны, что бы ты ни задумал, а твои корабли…
