Каргин не произнес ни слова, с невозмутимым видом разглядывая холку мерина. Вероятно, в семье Халлоранов имелись свои счеты, но он не горел желанием в них разбираться. Как говорят британцы, у каждого свой скелет в шкафу.
– Отцу хотелось участвовать в делах компании… – Взгляд Мэри-Энн скользил по резным кронам дубов и сейб. – Его право, верно? Как ты считаешь, Керк? Все-таки член семейства и крупный акционер… Но дядюшка не признает компаньонов. Особенно тех, которые любят противоречить и спорить… Таких он гнет в бараний рог. Так ли, иначе, но сгибает. Учти, ковбой: он – великий мастер сыграть на человеческих слабостях.
– А слабости были? – с вежливым интересом спросил Каргин.
– Были. Отец… он… он увлекался женщинами. Дядюшка это поощрял… не сам, конечно, через десятые руки. И все записывалось, фиксировалось на пленке и подшивалось к делу. Два года или три, а может, все четыре… Не знаю. Я была слишком мала. Потом… Ну, ты понимаешь, что случилось потом.
– Сообщили матери?
Она кивнула.
– Да. Но сразу они не разошлись. Ссорились долго, скандалили… Мать отобрала у отца доверенность на управление имуществом и тем пакетом акций, который ей принадлежал. Деньги, однако, давала… а может, дядюшка Патрик старался… Отец их проматывал, мать запила, оба ругались из-за детей, из-за нас с Бобом, и оба звали меня Нэнси, – Мэри-Энн зябко передернула плечами. – Ненавижу это имя! И ненавижу вспоминать о детстве!
Богатые тоже плачут, подумалось Каргину. Пожалуй, счастье, что он небогат, да и отец ничего не выслужил, кроме ран, двухкомнатной квартиры и дюжины орденов. Богатство висит над человеком темной тучей, бросая тень на самое святое, на родственные чувства, на любовь. Вот и Кэти, ласточка… Всем девушка хороша, однако богатого ей подавай! Подумав об этом, Каргин ощутил раздражение и – неожиданно – укол боли.
Стиснув зубы, он посмотрел вперед. Спуск закончился, и дорога уходила в заросли, подступавшие к пляжу сплошной зеленой стеной. Воздух тут был душноватым и пряным; морские соленые запахи смешивались с влажными испарениями мангр. Солнце еще висело высоко, не доставая пару ладоней до причудливых скал Хаоса.
Чтобы изгнать мысли о Кэти, Каргин сделал глубокий вдох, расслабился и заглянул в лицо девушки.
– Где же теперь твой отец? По-прежнему проматывает деньги?
– Нет. Он умер. Лет через пять после разрыва с матерью.
– А с нею что?
– Она в Санта-Кларе, в лечебнице… Клиника «Рест энд квайет»… так мы ее называем – клиника. А в сущности – психушка для богатых.
«Покой и тишина», мысленно перевел Каргин, а вслух спросил:
– Поэтому ты и живешь в «Эстаде»? С братом?
Губы Мэри-Энн скривились, словно в рот ей попало что-то кислое.
– С ним живет Мэнни… ну, и другие из клуба «Под голубой луной». А я так, навещаю… У меня квартира в Нью-Йорке, на Мэдисон авеню. Подарок щедрого дядюшки.
– Могла бы не принимать такие подарки, – заметил Каргин. – Как-никак, шестая часть фамильного состояния – за вами.
Нэнси замотала головой, рыжие волосы разлетелись, вспыхнули на свету огненными нитями.
– Уже нет. Если ты, ковбой, имеешь на меня виды, то учти: я сижу в кармане у старого козла. Все мы там сидим – и я, и мама, и Бобби… Бобби – глубже всех.
– Почему?
– Потому, что хочет больше. И думает, что все получит. Деньги, могущество, власть…
– Разве не так?
– Так, не так… Не знаю. – Мэри-Энн поморщилась. – А знаю одно: все проекты дядюшки насчет Боба терпели крах. Полное фиаско! А такой, какой он есть, он Патрику не нужен.
– Насчет тебя тоже есть проекты?
– Сомневаюсь, Керк. Наследственность у меня неважная. Пью, как мать, гуляю, как отец… В общем, я не пай-девочка и никогда не пела в церковном хоре.
– Это я заметил, – откликнулся Каргин.
Они выехали на тянувшуюся вдоль бухты полосу песка. Ветра не было, и тент, закрепленный меж пляжными домиками, уныло провис над полукругом шезлонгов. Поверхность бухты казалась недвижной как полированный лазуритовый стол; блики солнца дробили ее внезапными вспышками-взрывами.
– Ну-ка, сними меня, – сказала Мэри-Энн, когда лошади остановились у помоста. Вороная косила на мерина огненным глазом, но тот, опустив голову, равнодушно уставился в песок.
Спешившись, Каргин обхватил талию девушки, поднял ее, осторожно извлек из седла. На этот раз он не почувствовал запаха спиртного – ароматы были совсем другими, сладкими, волнующими. Так пахло молодое желанное женское тело… плоть, разгоряченная скачкой и солнцем… так пахла Кэти в их последний вечер…
Наверное, что-то дрогнуло в его лице при этой мысли – Мэри-Энн, отступив на шаг и искоса поглядывая на Каргина, принялась с неторопливостью разоблачаться. Под майкой у нее не было ровным счетом ничего, да и под юбкой тоже, если не считать треугольного клочка ткани, который держался на тонком шнурке. Сдернув его, она отступила подальше – так, что лопатки уперлись в решетчатую стенку домика – привстала на носках, потом, будто балерина, вытянула ногу и согнула ее в колене. Кожа у нее была на удивление белая, только лицо и шея тронуты легким загаром.
– Раздевайся, киллер… И погляди, какие ножки…
– Хорошие ножки, – согласился Каргин. – Жаль, если их оттяпает акула. Поэтому лезь в воду, а я уж, не раздеваясь, постою на бережку. Вот с этим, – он похлопал по кобуре.
– Я сюда не купаться приехала. Купаюсь я обычно в ванне, – призналась Мэри-Энн и, оторвавшись от стены, шагнула к нему. – Ты когда в последний раз занимался сексом? И с кем? С потаскушками из «Пентагона»? В очередь с папой Альфом?
– А что, там неплохие девушки… – пробормотал Каргин, чувствуя, как тонкие ловкие пальцы расстегивают поясной ремень. Личико Кэти мелькнуло перед ним, в ее глазах застыла укоризна, но он поспешил прогнать это видение. Призрак прошлого, не больше… Он ничего не обещал, она не обещала…
Пояс свалился вместе с кобурой, грохнув о доски, и пришел черед молнии на комбинезоне. Удобная одежка; одевается быстро, снимается еще быстрей. Особенно если есть помощник.
От башмаков и берета он избавился сам.
Губы Мэри-Энн были горячими и влажными. Он приподнял ее, раздвигая бедра, касаясь лицом полной упругой груди. Мышцы под нежной кожей напряглись, потом – будто поверив, что держат крепко, не уронят – девушка расслабилась, вздохнула и закрыла глаза. Ее ноготки царапали спину, но Каргин уже не ощущал ни боли, ни тяжести приникшего к нему тела. Оно казалось легким, хрупким и, в то же время, пленительно округлым; теплая спелая плоть, кружившая голову почти неуловимыми, но знакомыми запахами. Чем-то сладким и горьковатым…
Запах Кэти?.. Или аромат магнолий в дворцовом саду?..
Он повернулся и, не прекращая сильных ритмичных движений, прижал Мэри-Энн к решетчатой деревянной стене. Она вскрикнула; кольца обхвативших его рук и ног сделались крепче, теснее, на висках у нее выступил пот, острые зубки впились в шею под ухом. «Вампиров просят не беспокоиться», – пробормотал Каргин, запустив пальцы в ее локоны и заставляя откинуть рыжеволосую головку.
