— Мне бы неплохо снова расслабиться, — сказала я. — Из-за стресса я всегда будто не в своей тарелке.
— Не понимаю…
— Поехали.
Андрей был само терпение и внимание. Он и впрямь хотел понять, что случилось.
— Знаете, какой у меня самый большой проступок? — произнесла я.
— Расскажите, — попросил Андрей, и я поведала историю о том, как мы «изнасиловали» дочку олигарха.
— В конце концов Валентинова убила грузинская группировка. Он ужинал в питерском ресторане, а киллеры всадили в него взрывающиеся пули из пневматических пистолетов. Валентинов умер не сразу — встал, вышел из ресторана, вообразив себя неубиваемым, этакой реинкарнацией Распутина. Он сел в машину, и тут взорвались пули. Валентинова размазало по салону, как кита, проглотившего глубинную мину. Никто больше не пострадал, а от него остались только волосы, жир да кровь. Толстый ублюдок заслужил такую смерть. Особенно после того, что вытворял со своей дочерью. Он ее насиловал… кочергой. Знаете, таким железным прутом, которым ворошат угли в камине. Впрочем, насиловать он ее мог чем угодно, однако при клиническом осмотре в анусе у Валентиновой обнаружили след от викторианского клейма, какие ставили на литых викторианских изделиях. Такая вот улика… да что там, настоящий стимул прижать его, уничтожить! И Толстый Григорий умер. Я… э… не слишком много болтаю?
Андрей смотрел на меня с таким выражением на лице, с каким золотая рыбка обнаруживает, что аквариум-то — тю-тю! Я прокрутила в памяти свой рассказ, проверяя, не выставила ли себя в дурном свете.
— Вы… — пробормотал Андрей, — э… ы-ы-ы…
— Я вас напугала? Вы теперь чувствуете ко мне буквально физическое отвращение?
Меня захлестнуло столь знакомое чувство провала. Молодец, Лена, ничего не скажешь.
— Нет-нет-нет, — затараторил Андрей. — Ни в коем случае… я просто слегка растерялся. У меня жизни никогда ничего подобного не происходило. Разве что в Риме, когда я нарушил режим: выскользнул из отеля посреди ночи, добежал до «Макдоналдса» и съел там целый бургер. Представляете — бургер! В «Маке»!
Андрей сильно умалял свои достоинства. С моей стороны правильно было бы рассмеяться — тихо, но одобрительно. Я и рассмеялась. Тихо и одобрительно.
— Я как пустое место, — продолжал Андрей. — Ничего в жизни не сделал.
— Вы герой! — запротестовала я. — Побеждали на Играх, побивали рекорды, основали школы, занимаетесь благотворительностью. На вас разве что только не молятся.
— Да, но вы круче. Я ведь не брал никого за задницу, не бил по яйцам, не пришивал…
— Так и я не пришивала! — рассмеялась я.
— Вы убивали людей чужими руками, подстраивали стечения обстоятельств.
— О да, помню, как одному турецкому наркодилеру мы подсыпали в еду средство, вызывающее импотенцию. Так он потом застрелился у себя в гараже. Эффектная получилась уловка.
— Вы такая… офигительно…
— Злая?
— Умудренная жизнью. Опасная. — Глаза у Андрея заблестели. — И сексуальная.
Момент был фантастический. Фантастический в прямом смысле, ведь я по-прежнему оставалась университетской мышкой-лаборанткой, которая на вечеринках от смущения чуть не падала в обморок и с ужасом думала, что жизнь проходит мимо. Но если честно, кое в чем Андрей оказался прав: в свое время я таки надрала задницу одному серьезному типу.
— Давайте же приступим к еде. — Подали ужин. Я, оказывается, заказала не отбивные, а рыбу. Черт, а ведь нацелилась на баранину!
А вот Андрей как раз ее и заказал.
— Не хочу рыбу, — заявила я с неприкрытой грубостью в голосе. Андрей, не думая, поменялся со мной тарелками — будто с давней любовницей. — Как вам рыба? — спросила я через некоторое время.
— Сухая, отдает плесенью. Несъедобная, в общем. А баранина?
— Она… м-м, просто тает во рту.
Я тупо улыбнулась, чувствуя, как заливаюсь краской. Андрей рассмеялся.
— Вообще-то рыба очень даже ничего, — сказал он. — Закажем еще вина?
— Боюсь, меня потом будет мучить похмелье…
— Вот, возьмите. — Я передала ему пару таблеток и сама приняла такую же. — Это не совсем лекарство, просто препарат, стимулирующий каталитическую реакцию. Тело само избавит себя от похмелья.
Андрей щелкнул пальцами, подзывая официанта. Когда тот обернулся, Андрей указал на опустевшую бутылку вина.
— И все равно, не стоит мне злоупотреблять спиртным, — заметил Андрей, отпивая из бокала.
— Отчего же?
— Ну… — Тут уже покраснел он. — А, вы считаете цыплят, верно?
— Цыплят?
— Собираетесь трахнуть меня.
Ну конечно. Вот и славно. Уж с вялостью-то я справлюсь.
— А вы неплохо говорите по-русски, — похвалил Андрей.
— Говорят, я выражаюсь чересчур правильно. Слишком ровно, будто языком Достоевского.
— Это, кажется, писатель, да?
— Тебя еще многому предстоит научить.
В ту же ночь мы занялись сексом.
По правде говоря, Андрей действительно перепил — боевой готовности достиг не сразу. Потом тоже были проблемы, но от этого все только казалось забавней.
Тело Андрея напоминало скульптуру, высеченную из мрамора. Я огладила, ощупала каждый мускул, особенно руки — такие нечеловечески сильные. Когда Андрей наконец дошел до кондиции, я кончила целых шесть раз.
Затем Андрей отрубился.
Мне прямо не верилось: такой парень, сексапил в чистом виде, и весь мой.
Что он во мне нашел?
Я называла это «Секс и Смерть»
В молодости я выучилась карате у одного сэнсэя, который обустроил свое до-дзё в здании бывшей фабрики по производству мрамора. Через его школу прошли целые поколения мальчишек из Южного Лондона. Сэнсэй Эдди обучал своей философии: смеси восточного мистицизма и уличной смекалки. Сам он происходил из семьи грабителей, еще в молодости отмотал срок, а по выходе из тюрьмы заделался убежденным каратекой, вегетарианцем и аскетом. Стал одним из виднейших мастеров контроля тела и разума.
Эдди лбом крушил ледяные блоки. Мог правой рукой поймать муху в полете и выпустить ее из левой. Эдди стукнуло уже шестьдесят, когда он взял меня в ученицы. Без препаратов и курсов омоложения он сохранил силу, скорость и способность сосредотачиваться. Организм у него работал как у двадцатилетнего.
Эдди научил меня технике остановки сердца ударом ладони в грудь. Такой прием вовсе не подразумевает убийство, но используется как вспомогательное средство при медитации. Эдди продемонстрировал его на мне: ударил в грудь, и на десять долгих-долгих секунд я умерла; душа будто отделилась от тела, в ушах бурной рекой зашумела кровь… Эдди ударил меня еще раз, и сердце снова пошло.
