ВНИИИИИЗЗЗЗЗ
А потом снова вверх! Я взмываю, ныряю, кружусь, как небесный дельфин!
[Какое наслаждение-ее! Ка-ааайф! Классный эпизод! Я лечу на пару с Флэнаганом над голыми, бесцветными скалами планеты Дикого Запада. Ветер бьет мне в лицо, а я чувствую себя живой, особенной, потому что рядом — Флэнаган!]
Все, запись кончается, а я все еще наслаждаюсь воспоминаниями о Флэнагане — смеющемся, морщинистом, мудром и добром ко мне. Здорово было полетать с мужчиной, которого я… любила?
Любила ли? Теперь не уверена.
Вставляю следующий диск: тут мы с Флэнаганом занимаемся сексом. Вижу обветренное, опаленное солнцем лицо капитана; ощущаю оргазм и волны… волны чего? Отвращения? Любви? Ненависти? Как различить эти чувства?
Беру другой диск: мы с Питером на Карибах. Он еще маленький, такой милый, хорошенький. Плещется в воде, обдает меня брызгами.
Во мне пробуждается слепая любовь, обожание. Как я себя ненавижу!
Отматываю запись на начало и снова смотрю.
Любовь к сыну, ненависть к себе. Любовь к сыну, ненависть к себе. Любовь к сыну…
Я отключаю нейропроигрыватель, но воспоминания не уходят.
Маленький Питер купается со мной голышом. Питер злится, кричит. Питеру шесть лет, он потерялся и кричит на меня. Питеру — девять, его; ужасно подстригли. Питер играет в футбол. Питер закатил истерику из-за того, что я с ним не бываю. Вот уже я устроила скандал из-за изнасилования. Лицо Питера в день отлета к звездам. Питер по пояс в воде, купается в океане: обнаженный торс сверкает капельками воды, а у меня внутри все сжимается от любви и нежности. Питер снова маленький, упившийся молока. Миллион Питеров сливаются, все туманится…
Мне не нужен компьютер, не нужны диски, любой эпизод из прошлого приходит, стоит только подумать о нем. Образ Питера впаян мне в душу. Да, Питер совершал ошибки, ужасные злодеяния, но он — мой сын. Питер мне ближе, чем собственная сонная артерия. Даже сейчас, как вспомню о нем, так задыхаюсь от любви, желания быть рядом с ним.
Меня трясет от страха, но я все же запускаю диск с воспоминаниями о Карибах.
Любовь, перемешанная с болью. Мой сын стал мужчиной. Я тону в пучине своих чувств к нему.
Тону и тону.
Проигрываю запись снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова.
Иногда я просматриваю записи целыми днями. Флэнаган, бывало, ругался, говорил, будто смотреть и двигаться надо вперед, только вперед.
Проигрываю следующий диск: день, когда мы с Флэнаганом отправились убивать моего сына.
Бросаюсь на сына с мечом. Убью его, пока он не убил меня!
Я…
Силовое поле чуть отступает, сгустив воздух перед собой, и я будто проваливаюсь в зыбучий песок. Питер отключает защиту, и мне в грудь бьет лучок плазмы. Мое тело горит, и мне самой больно, будто пламенем объято мое настоящее тело.
Флэнаган убил всех, остались только мы трое. Капитан проносится мимо меня со скоростью молнии и, пока силовое поле отключено, бьет Гедира мечом.
Но клинок замирает в сантиметре от кожи Питера. Флэнаган снова бьет — тот же эффект. Флэнаган ударяет и ударяет с головокружительной скоростью, а меч замедляется у самого тело Гедира и отскакивает.
Со стороны «ожегся, будто Флэнаган мечом хочет срезать шкуру с Гедира. Наконец он оставляет попытки. Выглядит пират старым, разбитым и одураченным. Ухмыльнувшись, Гедир бросает в нас пригоршню искрящейся пыли.
Раздается оглушительный «БАХ!», и мы с капитаном падаем на пятые точки. Питер скалится во всe тридцать два зуба. Упивается превосходством.
— Ах ты, старая грымза! — произносит он, и эти слова обжигают мне душу.
Забери меня отсюда, железка! — прошу я. Не могу. Мои системы парализованы. Как?!
— А так, карга ты старая, потаскуха, чтоб тебя, — говорит Питер. — Вы в ловушке. Не сбежите и меня не убьете. Не сможете…
Его вдруг охватывает пламя, и он сгорает у нас на глазах. Я вою от ужаса.
Затем отматываю запись на пять секунд назад — до момента, когда сын умирает.
Ухмыльнувшись, Гедир бросает в нас пригоршню искрящейся пыли.
Раздается оглушительный «БАХ!», и мы с капитаном падаем на пятые точки. Питер скалится во все тридцать два зуба. Упивается превосходством.
— Ах ты, старая грымза! — произносит он, и эти слова обжигают мне душу.
Забери меня отсюда, железка! — прошу я.
Не могу. Мои системы парализованы.
Как?!
— А так, карга ты старая, потаскуха, чтоб тебя, — говорит Питер. — Вы в ловушке. Не сбежите и меня не убьете. Не сможете…
Его вдруг охватывает пламя, и он сгорает у нос на глазах.
Потом просматриваю, как я отреагировала на запись смерти сына.
Я вою от ужаса, глядя, как мой сын умирает.
Отматываю назад и проигрываю запись памяти о гибели моего сына, закрепив эффект воспоминанием о том, как я вою от горя и ужаса. На сей раз добавляю запись ощущений от восприятия себя, воспринимающей себя» воющей от горя и ужаса. Чувствую, как я чувствую, как я чувствую ужас. Затем…
Лена, хватит.
Жму и жму на кнопку перемотки, но питание проигрывателя отключилось. Гневно бью по выключателю.!
А ну включи! — велю я компьютеру, но тот не отзывается. Питания нет. Я не могу больше просматривать воспоминания, не могу записывать новые. Меня заперли в настоящем времен и горя.
Мой сын горит… Образ возникает сам по себе, я рыдаю, меня трясет, но слез нет, и глаза мои сухи, я кричу и вою теперь уже оттого, что не могу просмотреть записи и увидеть сына остается только качаться на волнах горя и боли и самобичевания знаю, сын был редкостной сволочью ш чудовищем однако он сосал мою грудь, и щечки его розовели при этом, я омыла его, голыша, когда он покинул мою утробу, это я заставила его рассмеяться впервые и для него я была лучшей он любил меня и считал исключительной во всем а теперь он мертв я убила его…
Снова бью по выключателю проигрывателя. Не работает. В голове не звучат голоса. Я осталась наедине с собой.
Как я могла?
Я одна.
Я одна — своими руками — убила родного сына! Только я.
Успокойся, Лена, горечь утраты — это естественно.
Я вою, как побитый пес пока не начинают гореть легкие, а челюсть не сводит. Тогда на несколько бесценных мгновений я закукливаюсь в коконе боли.
Потом сознание возвращается, и это ужасно. Я думаю, копаюсь в себе, терзаюсь сомнениями.
