– Ты тоже похожа на человека, – сказал Вальдес. – И у тебя есть волосы. Очень красивые!
– Но все же я не человек.
Ее кожа начала бледнеть, веки и подглазья посерели – видимо, кончалось действие снадобья, позволявшего общаться с Вальдесом. Она покатала в длинных гибких пальцах жемчужную горошину и отбросила ее. Сверкнувший на мгновение шарик словно растаял в воздухе. Вальдес проводил его взглядом.
– Что это?
– Эрца.
– Ты едва не погибла, приняв ее.
– Сейчас малый страх и небольшая доза. Но перед тем… Здесь еще не Граница, Сергей Вальдес с Земли, здесь Голубая Зона. Я думала, что дроми тут редко появляются. Я думала, что погибну.
Вальдес приосанился:
– Ты зря беспокоилась, Занту с астроида Анат. Патруль всегда приходит вовремя.
Она улыбнулась. Улыбка была милой и совсем человеческой: сверкнули мелкие белые зубки, поднялись холмики на щеках, яркие губы словно послали воздушный поцелуй. Занту промолвила слова традиционной благодарности:
– Да будет моя жизнь выкупом за твою. – Ее глаза затуманились. – Теперь иди, Сергей Вальдес. Иди, потому что мне… мне… лучше остаться одной.
– Я понимаю, – мягко сказал он. – Мы неподалеку от Седьмой фактории. Мой корабль приведет туда твой транспорт. Ты можешь отдыхать и не тревожиться.
Занавес раскрылся перед ним. Назад, мимо подпорок, увитых лозой, мимо странных приборов, столиков, шкафчиков, мимо голографического пейзажа с дворцами и виллами, мимо устройства, испускающего запах жасмина или роз… Назад, под небом с фантастическими облаками и бархатисто-черным небом, где сияет шлейф Млечного Пути… Назад, по отсеку сервов с темными нишами для подзарядки, через трюм, где валяются распотрошенные андроиды… Назад, все дальше и дальше от Занту и ее благоухающего мирка, к тесным отсекам «Ланселота», к спертому воздуху и неприятным запахам…
«Что она мне? – думал Вальдес. – Кто? Зачем? Чужеродное создание, даже не человек-иномирянин, как фаата и кни'лина, а нечто вроде рыбы среди дельфинов и китов. Облик будто бы похож, а суть другая, хотя у каждой твари в океане есть плавники и хвост… Да и океан не наш! Она ведь не может жить в нормаяьном мире, на планете… Женщина! Женщина, чьи соплеменники размножаются не половым путем, а бог его ведает как… Надо же, три родителя! И ксенофобия в придачу! Такая, что глушит ее наркотиком!»
Он перебирал отличия Занту от человека Земли, те, о которых было известно с полной достоверностью, и те, о которых шептались на базе, в кабаках Данвейта, на кораблях конвойных и патрульных, но чем больше вспоминалось того и этого, тем ярче сияли ее синие глаза и тем пленительней была улыбка. Наконец Вальдес разозлился и в рубку шагнул с мрачным видом, стараясь не глядеть на Кро и Птурса. Молча, он влез в свой неудобный ложемент, проложил курс на Седьмую факторию и убедился, что «Ланселот» взял управление транспортом на себя. Тихо зашелестели гравитаторы, включилась автоматика разгона, а он все сидел и сидел в своей дыре, глядя, как по маршрутному экрану плывут цепочки символов. Тактичный Кро исчез в кубрике, но Птурс, развалившись на полу, хмыкал, гмыкал и чесал иод мышкой, явно напрашиваясь на разговор. Любил он поболтать после кровавых разборок – то ли с радости, что жив остался, то ли предвкушая премиальные.
Крепился он минут пятнадцать, потом не выдержал и молвил:
– Ну, как пообщались, капитан? Не положу охулки, пташечка приятная… по-своему очень даже соблазнительная… Ты ей под перышки не заглянул?
Вальдес остался нем, как рыба.
– Вождь говорит, они млекопитающие. Грудки у неё и правда подходящие, аппетитные грудки, но против наших девок не потянет. Нет, не потянет! Особенно ежели черных бразильянок взять, которые с примесью китайской крови. У этих шарм врожденный, темперамент, грация… Одно слово – креолки! Хотя и беленькие ничего, те, что с фронтира. Хотя бы эта Инга Соколова… Она ведь тебе глазки строит, а?
Строит, про себя согласился Вальдес и крепче стиснул зубы. То Инга, а то Занту… Разные песни, как марш и серенада.
– Что-то ты нынче молчаливый, – сказал Птурс, вытащил из кармана монету и принялся ее подбрасывать, заставляя вращаться в воздухе. Это был увесистый кругляшок, девяносто процентов платины и десять – иридия, с изображением полоски Мебиуса, символизировавшей Лимб. На другой стороне чеканили разное: львов, орлов, грифонов, пхотов, а иногда – четырехпалую кисть лоона эо. Монета называлась песо, он же пиастр
[8]
, и уже более ста пятидесяти лет служила основной единицей расчетов с земными наемниками. Ходили легенды, что среди первых патрульных был некий кубинец или, быть может, мексиканец, хранивший старинный пиастр как амулет; он-то и послужил для лоона эо образцом, исполненным, однако, в дефицитной платине. Вскоре появились электронные деньги, личный кредитный медальон, но монеты чеканили по-прежнему. Они придавали жизни на Данвейте, Харре и в других мирах свой неповторимый колорит.
– Инга, она… – снова начал Птурс, но тут терпение Вальдеса иссякло. С трудом развернувшись в тесном ложементе, он бросил на соратника неприветливый взгляд и рявкнул:
– Убирайся в кубрик! И не лезь в мои дела, старый пень!
Насчет старого он перебрал – Птурсу было всего пятьдесят. Конечно, в сравнении с Вальдесом он казался староватым, и к тому же в былые годы имели они одинаковый чин коммандера. Но Вальдес его удостоился в двадцать шесть, а Птурс – порядком за сорок, когда его взяли старшим канониром на «Москву». В этой должности он пробыл с год; потом «Москву», крейсер Флота Окраины, поставили на консервацию, экипаж списали, а старший канонир приехал в Тверь, на родину. Там запил, а когда в карманах стало пусто, заявился на Плутон.
Птурс встал, потирая обожженное плечо и с обидой оттопырив губы.
– Никакого почтения к возрасту и мундиру, – пробурчал он, направляясь в коридор. – А мы ведь в равном звании, мой капитан! На Звездном флоте за такое хамство был бы тебе шиздец и этот… как его?.. полный обстракизм.
– Мы не на Звездном флоте, – напомнил Вальдес и, устыдившись, добавил: – Извини, Степан. Что-то я сегодня не в голосе.
– Бывает.
Втянув брюхо, Птурс протиснулся в коридор. Отверстие в переборке было узковато для его массивного тела, и Вальдес часто удивлялся, как дроми, парни крупные, пролезали в такую щель. Все на этом корабле было не по-людски, не приспособлено для людей: редкие сетки в кубрике вместо нормальных коек, проемы люков неудобной формы, кондиционер, гнавший воздух с мерзким запахом, кухонный автомат, что выдавал временами странную смесь гнилых овощей с вонючим растительным белком. Но хуже всего был гальюн. Видимо, акт дефекации у дроми сильно отличался от человеческого, и оставалось лишь гадать, как они ухитрялись не провалиться в дыру метрового диаметра.
