Через двадцать минут после полудня, как он установил по своим часам, отряд достиг лесной прогалины с более твердой землей. Тут была поляна, не очень большая, но достаточная для сотни гамаков и трех десятков хижин или, скорее, шалашей из прутьев, перевязанных лианами, в которых обитал один из кланов племени Гуаканари. Индейцы, предупрежденные разведчиками, ждали их: толпа невысоких безбородых мужчин, подростков и юношей, которые при виде Брукса швырнули копья и повалились в ноги капитану. Несомненно, этому их обучили испанцы, но сейчас унизительный обряд исполнялся с превеликой охотой и радостью: плохие белые парни были наказаны хорошими, и справедливость восторжествовала. Надолго ли? – думал Серов. Корсары хапнут серебришко и уйдут, испанцы заявятся снова, и будет в этих лесах кровавая резня… Впрочем, нет, не те леса, не европейские, а почище вьетнамских, откуда местных напалмом не выкуришь. Теперь, когда форт разрушен и Детям Каймана известно, с кем они столкнулись, борьба пойдет на равных. Если индейцы захотят сражаться… Могут ведь просто исчезнуть в этом нескончаемом лесу, уйти в горы, пересечь их и добраться до притоков Амазонки, которым нет числа…
Гуаканари, Чич и Брукс, важно кивая, внимали словам пожилого индейца и пробовали какие-то кушанья из ореховых скорлупок. Тем временем мулов разгрузили и, под наблюдением боцмана Стура, погнали к ближайшему ручью на водопой. Тегг проверил бочки с порохом и выставил около них охрану. Люди с облегченными вздохами опускались наземь, расстегивали куртки, снимали шляпы, вытирали пот, переговаривались, грызли сухари. Росано ходил меж сидящими, давал глотнуть из бутыли и наделял при этом полезными советами. Серов запил сухарь водой, потом огляделся, разыскивая Шейлу, и увидел, что она, отступив к деревьям, тоже незаметно посматривает туда и сюда. Сомнений, что это значит, не было. Он нырнул в лес, обошел поляну, встал за огромным стволом с бугристой корой и прошептал:
– Милая, я здесь.
Она не вздрогнула, только слегка повернула головку в плотно надвинутой широкополой шляпе.
– Эндрю. Эндрю Плюс… Серов тихо рассмеялся.
– Уже не минус? С каких это пор?
– С тех самых, когда я решила, что ты мне подходишь.
Это было сказано голосом нежным, но твердым, и Серов подумал, что у семейства Брукс есть фамильная черта: и дядюшка Джозеф, и Шейла Джин Амалия точно знали, чего хотят. И, разумеется, умели поставить на своем.
– Капитан говорил со мной. Вчера. Сказал, что я могу просить твоей руки.
– И ты просишь, Эндрю?
– Да, моя дорогая. Я… – Он вдруг задохнулся, ощутив всю иррациональность происходящего; он просил руки девушки, родившейся на триста лет раньше него, и делал это не под стенами московского кремля и не в садах Версаля, а на краю света, в диких джунглях, в индейском поселке, переполненном пиратами. Вряд ли такое повторится с кем-нибудь, когда-нибудь, подумалось ему. Вздохнув и постаравшись успокоиться, он произнес: – Я так счастлив, девочка! Если бы я смог тебе поведать обо всем… и если бы смог уверовать в высшую силу… если бы смог! Тогда бы я, наверное, сказал: вот ангел, который послан Богом мне во спасение! Если не Богом, так судьбой, потому что…
– Эндрю! Не так быстро, Эндрю! Это опять на нормандском?
Он не заметил, что говорит на родном языке. Похоже, что этот нормандский Шейле придется выучить.
– Прости. Надеюсь, главное ты услышала?
– То, что девушка хочет услышать, она поймет на любом языке. – Шейла подалась назад, прислонилась к стволу плечом, и ее тонкие теплые пальцы скользнули в ладонь Серова. – Вот то, что ты просил… моя рука… Остальное получишь позже. Жаль, что я не могу тебя поцеловать – слишком уж тут многолюдно и шумно. Как твоя рана?
– Это просто порез, и он уже закрылся. – Серов повертел забинтованной шеей. – Не беспокойся, все будет хорошо. Кому суждено быть повешенным, не утонет.
Шейла хихикнула.
– Ты уверен?
– Абсолютно. Господь хранит нас для другого – всех пиратов ждет пеньковый галстук и высокий рей. Пираток, кстати, тоже.
Громкий крик Уота Стура прервал их мимолетное свидание.
– Поднимайтесь, черти! Тиррел, помоги пушкарям навьючить этих дохлых ослов. Остальные – строиться за капитаном и вперед! Живо, живо!
Местность за индейской деревушкой была повеселее, под сапогами уже не хлюпало, и воздух казался не таким душным. Отряд шел до тех пор, пока нефритовый полумрак сельвы не начал сгущаться, а горная цепь, маячившая в просветах древесных крон, не придвинулась ближе. Еще до заката они очутились на берегу реки, довольно полноводного притока Ориноко, струившегося с южного плато. Здесь испанцы устроили место для ночлега, вырубив растительность между тропой и рекой и огородив площадку вкопанными в землю стволами. В берег были вбиты толстые заостренные колья – видимо, для защиты от кайманов, ближе к дороге зияла черная проплешина с обгорелыми сучьями, а один из углов, с плетеной изгородью и лепешками засохшего навоза, предназначался для мулов. Здесь люди и животные заночевали, а утром, едва взошло солнце, снова двинулись в путь.
Тропа постепенно уходила вверх, появились заросшие кустарником холмы, они становились все выше, тянулись к небу, пластались террасами предгорья, огромными ступенями, ведущими к скалистому хребту. Речная долина сузилась, поток, стесненный обрывистыми склонами, стал быстрым и бурным; вода ревела среди камней, торчавших над пеной остроконечными черными зубцами. Затем слева и справа поднялись утесы, скрыли солнце, и долина окончательно превратилась в каньон с бушующей рекой. Теперь дорога шла вдоль берега, плоские участки чередовались с подъемами, но дышалось тут легче, и никакие препятствия, кроме мощных извилистых древесных корней, пересекавших тропу, не попадались. Для дневного отдыха выбрали мягкий мох и тень под высокими хвойными деревьями, не похожими, однако, на сосны или кедры. Серов напряг свои познания в ботанике и решил, что это араукарии
[67]
.
После полудня ущелье вывело их на заросшее лесом и густым кустарником плато, что протянулось до подножия горных пиков. Вероятно, отряд находился сейчас на высоте двух или двух с половиной тысяч футов, а горы достигали пяти или шести, перегораживая южный горизонт сплошным красно-коричневым валом. Картина была потрясающая, словно на полотнах Рериха, еще не написанных, но сохранившихся в памяти Серова: глубокое синее небо, парящие под облаками грифы, солнечный золотистый круг и скалистые громады хребта, который подпирал опрокинутую над землей небесную полусферу. Воздух здесь был свежим и более прохладным, чем в жарких влажных джунглях, дорога, как и раньше, повторявшая изгибы реки, сделалась шире, люди и животные пошли быстрее, точно сбросив груз усталости. Индейцы-разведчики исчезли, и, всматриваясь вдаль, Серов видел только чистые речные воды и тропу, проложенную в зеленом лесном лабиринте.
