— При чем тут ваш город? Это все мистер Пархест…
— Как знать, как знать, — с сомнением пробормотал Снегин, выводя свою спутницу из «Итальянского кафе».
4
Сигнал домофона заставил Снегина оторваться от «Дзитаки» и включить видеосвязь. На крыльце, глядя прямо в видеокамеру, стоял старый его знакомый из службы безопасности МЦИМа — Лев Ященко.
Мгновение поколебавшись, Игорь Дмитриевич нажал кнопку, открывающую наружную дверь. Проследил, чтобы с Левой в дом не зашел какой-нибудь излишне расторопный клиент, и отключил программу поиска. Теперь он знал о Юрии Афанасьевиче Радове достаточно, чтобы рискнуть встретиться с ним завтра в указанном месте.
— Сколько лет, сколько зим! — проговорил Лева, распахивая дверь и разводя руки так, словно намеревался заключить Снегина в братские объятия.
— Не так много, как мне бы хотелось, — хмуро отозвался Игорь Дмитриевич, даже не пытаясь делать вид, что рад видеть мцимовского переговорщика.
Наметанным взглядом он оглядел Леву и жестом попросил повернуться, удостоверяясь, что тот пришел без оружия.
— Неужели ты подозреваешь, что я принес с собой пушку? — оскорбился Лева, демонстративно поднимая руки и поворачиваясь плавно и неторопливо, словно на показе мод.
— А в правом кармане что? Глушак? — поинтересовался Снегин, прекрасно знавший, что переговорщики не носят с собой оружия.
В отсутствии у посетителя крупногабаритной хлопушки он удостоверился еще прежде, чем впустить в дом, но необходимо было создать соответствующее настроение. Позаботиться, так сказать, об антураже.
— Глушак, — подтвердил Лева и вытащил из кармана серого пиджака коробочку волнового глушителя, препятствующего записи разговора на любой доступной Снегину аппаратуре. — Надеюсь, ты не возражаешь?
— Надеюсь, ты тоже меня поймешь, — ответствовал Игорь Дмитриевич, выкладывая на компьютерный столик «уинстон» 37-го калибра. Тоже для антуража. Убивать Ященко он не собирался, но сбить с наглеца гонор необходимо было еще до начала беседы.
— Игорь, ты стареешь. Ты становишься нервным. Угрожая мне, ты нарушаешь законы гостеприимства. Ты готов обидеть парламентера. Хуже того, блефуешь тик неубедительно, что это вызывает жалость. Ты ведь не убьешь вестника мира? Так зачем дешевые жесты? Публики, которая будет рукоплескать, нет, расслабься и поговорим как деловые люди, — произнеся эту тираду, Лева сел на не предложенный ему стул и еще раз продемонстрировал Снегину пустые руки. — Курить можно, или для гостей это табу? Чтобы хозяин чувствовал себя на коне?
— Кури, — разрешил Снегин после непродолжительного молчания. — Что же касается убийства… Мне ведь хватит и подранить тебя. Отстрелить какую-нибудь существенную часть… И пусть суд потом докажет, что это была не самозащита. А доказать будет трудно, если учесть, что не я к тебе пришел, а ты ко мне. И глушак принес ты. Не так ли?
Ященко закурил. Пригладил кустистые брови, чтобы волоски не лезли в глаза, и тихим, проникновенным голосом спросил:
— Игорь, тебе на надоело? Столько лет. Столько крови. Зачем? Ну, ранишь ты меня. И что с того? Неужели ты до сих пор не понял, что находишься вне системы ценностей, в которой живет твой город? Твоя страна, если уж на то пошло?
— Понял, — мрачно сказал Снегин, когда молчать дальше стало глупо. — И что ты предлагаешь?
— Уезжай. МЦИМ оплатит дорогу и поможет устроиться на новом месте. Сменишь климат, среду обитания — это, говорят, полезно. Мы не хотим сводить счеты. Рано или поздно тебя ведь тут прикончат.
Ященко помахал перед лицом ладонью, отгоняя дым, и Снегин признал, что гость прав. Рано или поздно его, конечно, прикончат. Стоит высунуться, и это станет делом техники и вопросом времени. Сегодня, завтра, послезавтра…
Все мы — куклы на нитках, а кукольник наш небосвод,
Он в большом балагане свое представленье дает.
И сперва на ковре бытия нас попрыгать заставит,
А потом в свой сундук одного за другим уберет.
— Неужели ты надеешься жить вечно? — спросил Игорь Дмитриевич, разглядывая морщинистое и усталое лицо Ященко, которому тоже неплохо было бы сменить климат и среду обитания. — Быть может, пора закончить преамбулу и перейти к делу? Прибереги свои психологические экзерсисы для других, я все это уже слышал и, как ты знаешь, не перешел в твою веру.
— Снегин, брось ломаться! Ты ушлый мужик и знаешь, все имеет свою цену! Я, ты, Богоматерь, Иисус и Аллах! Сейчас ты на гребне, можешь диктовать условия. Так диктуй! — увещевал Ященко, доверительно простирая к собеседнику ухоженные, покрытые рыжим пушком руки. — У тебя есть клиент. Верни Эвридику сестре, а нам отдай Радова и его головорезов — за нами не заржавеет. Ты этого типа не видел и ничем ему не обязан. Тебе надобно прежде всего думать о клиенте. И, понятное дело, о себе. Так в чем же дело? Все сходится! Судьба улыбнулась тебе, так воспользуйся этим, вместо того чтобы строить ей козью морду!
— Id facere laus est, quod decet, non quod licet
[15]
… — пробормотал Снегин, силясь сообразить, доподлинно мцимовским ищейкам известно о звонке Радова, или они просто вычислили, что тот должен был позвонить?
— Что бы это могло значить, господин всезнайка? Берешь тайм-аут?
«Вычислили, — решил Игорь Дмитриевич. — И очень не хотят, чтобы мы встретились. Иначе к чему такую горячку пороть?»
— А если клиент не желает, чтобы из-за него пострадали те, кто спас ему жизнь?
— Твой клиент — Эвелина Вайдегрен. А чего желает или не желает ее взбалмошная сестрица, тебя не должно волновать.
— Хочешь водки, Лева? — ласково спросил Снегин. — Давай по сто грамм. Ты на вредной работе, а молока я тебе предложить не могу.
— Н-ну… — Лев Тарасович Ященко замешкался с ответом, потер ладонями усеянное ранними морщинами лицо и устало махнул рукой: — Наливай. Может, после стопки сговорчивей станешь.
— Не стану, Лева, ты же знаешь.
Игорь Дмитриевич сунул «уинстон» за брючный ремень, сходил на кухню и вернулся с бутылкой «Бронебойной», при виде которой на помятом лице переговорщика появилась обреченная улыбка.
— Не могу я тебя, Игорь, понять. Классный специалист. Не мальчик, но муж, как говорил кто-то из твоих любимых римлян. Ведь не сдюжить тебе со МЦИМом, верно? Так зачем против ветра ссать? Раз сошло с рук, другой, так ведь это потому только, что собака лает, а караван идет. Чуешь?
— Чую. А знаешь, почему я вас столько раз делал, хотя играю в меньшинстве? Я за каждое дело, как за последнее, берусь. За главное. За которое жизнь отдать не жалко. А для вас они — всего лишь мелкая неурядица. Очередная служебная проблема, о которой ввечеру, после работы, можно забыть до завтрашнего утра. Ты вот мастеришься надуть меня, думая, что располагаешь большей информацией. Но не берешь в расчет, что я денно и нощно голову ломаю, где вы меня за жабры возьмете. И как вас на повороте обойти. Потому и обходил. И еще раз обойду. Прозит!
