Вспомнив про убитых воинов и гибель Пиопи, я стиснул зубы. Горе меня не терзало, ибо в нашем ремесле смерть идет за человеком по пятам. Я мог хвалить свою предусмотрительность – здесь, на галерее и в пещере, было пятьдесят солдат, а остальные – в трех тоннелях и в бункере владыки. Не столь уж многих я потерял, чтобы наше отступление казалось естественным… Таков закон войны, и он безжалостнее всех судов и приговоров фараона: за все приходится платить, а плата – человеческие жизни.
Если бы Пиопи пригнулся… если б Пауах отошел от ворот… если бы Софра и Пенсеба укрылись за скалой… Я знал, что это ничего не изменит, – им улыбнулась бы удача, но погибли бы другие. Возможно, Давид с Иапетом, возможно, Нахт или Хайло…
– Чезу! – позвали из среднего коридора. – Чезу, мы ждем тебя!
Ассиры затопили площадку, в проем ворот въехала машина, и, прикрываясь за ней, внутрь скользнули солдаты с трубами. Я пополз к заграждению перед тоннелем, протиснулся в узкую щель – Давид и Амени подхватили меня, а Тутанхамон вытер глазницу и щеку мокрым лоскутом. Позади грохотали башмаки, лязгало оружие, гудели моторы машин, и голосами, похожими на собачий лай, перекликались солдаты.
– В нижнюю камеру! – прохрипел я, подтолкнув Тутанхамона. Мы понеслись по коридору; Давид и Амени почти несли пожилого лекаря. За нашими спинами грохнул взрыв, разнесший баррикаду. Жаркая волна опалила затылок, в ушах зазвенело, и на мгновение мне почудилось, что туника на плечах горит. Я перешагнул порог, увидел Хоремджета – его рука лежала на рубильнике, увидел Пианхи, Левкиппа и двух солдат, стоявших у двери. Глядел я на них правым глазом – левый снова заливала кровь.
– Все здесь?
– Да, чезу. Все, хвала богам.
Кто это сказал?.. Пианхи или Левкипп?.. Или Хоремджет?.. Звон в ушах не прекращался.
– Закрывай!
Солдаты навалились на дверь, щелкнули запоры, и я кивнул Хоремджету:
– Во имя Амона!.. Рубильник!.. Вниз!..
Мы не услышали взрывов – дверь была слишком толстой, слишком массивной. Тянулось время, но снаружи никто не ломился, никто не стучал по стальной поверхности прикладом, не пинал ногами дверь, не подвешивал гранат к замкам в форме звериных головок. Выходит, там, наверху, забыли про фараона и тайное его убежище – прочно забыли, навсегда.
* * *
Прошла ночь, миновал день. Вечером мы вышли из убежища. Тоннели, пещера и площадка перед ней были завалены трупами до самых дюн. Сотни мертвецов лежали в разнообразных позах, кого и как застала погибель, но предсмертный жест был одинаков: держались за горло или грудь, словно всем им не хватило воздуха. Лица ассиров посинели, рты казались черными ямами, на губах и в ноздрях запеклась кровавая пена. От них тянуло чем-то едким и кислым, и эта вонь была особенно заметна у воронок, в которых валялись синие бочки с выбитыми взрывом днищами. «Дыхание Сета» пахло иначе, пахло горечью. Этот яд был другим, более быстрым и страшным – то ли сжигал легкие, то ли вел к параличу.
Я велел забросать бочки песком. Инстинкт подсказывал мне, что это оружие, коль его использовали, не разбирает своих и чужих, и находиться рядом с ним опасно. День и ночь – минимальный срок, но, похоже, ядовитый газ, умертвивший ассиров, еще держался в воздухе – глаза у нас слезились, и сухой кашель раздирал грудь. Я сделал то, что полагалось сделать, – повел людей с этого гнусного кладбища в Темеху.
В распадке меж дюн мы наткнулись на машину командира. Волна газа докатилась и сюда, убив водителя, двух офицеров-штурмхерцев и человека зрелых лет в генеральской форме – крылатый бык на его тунике был окружен пучками молний, символом власти. Ашшур-нацир-ахи – а это, несомненно, был он – лежал на спине с искаженным яростью лицом, будто гневался на богов, отнявших у него победу, и не мог поверить, что умирает.
В трех шагах от него скорчился мертвый Гимиль-Нинурта. Странно, но он был спокоен и не сжимал горло пальцами; глядел на меня безмятежно и будто говорил: что обещано, чезу, то исполнено.
Мы окружили его – Хоремджет и Левкипп, Тутанхамон, Давид, Пианхи и другие. Хайло, раненный в голову, присел на корточки – ноги его держали плохо. Кенамун, воздев руки к небесам, беззвучно шевелил губами, читал заупокойную молитву, Нахт, так же молча, вторил ему. Тень легла на лицо Рени; должно быть, он хотел что-то сказать, но лишь хрип вырвался из горла.
Сказал Левкипп:
– Ему не удалось убежать. Бык Ашшура держал его при себе.
– Он умер как подобает воину, – произнес Пианхи, но Хоремджет покачал головой:
– Он не был воином. Он умер как благородный муж.
– Как человек чести, – добавил Тутанхамон.
– Если чезу позволит… – начал Давид.
– …мы его похороним, – продолжил Левкипп.
– И воздадим ему почести, – молвил Кенамун. – Кто знаком с погребальным обрядом ассиров? Мумий они не делают… Может быть, сжигают мертвых?
– Он не ассир, он – вавилонянин, – напомнил Хоремджет. – У них хоронят в земле. В особых местах, посвященных богу смерти.
– Мы – в Стране Запада, где царствует Осирис, справедливый и милосердный судья умерших, – сказал Тутанхамон, наш лекарь и жрец. – Здесь его земли, и любое место подходит для погребения.
Я согласно кивнул.
– Копайте яму! И пусть она будет глубока, чтобы буря не мешала ему спать, а сметающий пески ветер не добрался до его тела.
Когда могила была готова, мы опустили в нее Гимиль-Нинурту. Хоть был он в черной тунике СС, но ни к Ассирии, ни к воинству ее не относился; он был шуррукин, египтолог, наставник Вавилонской Академии. Он был наш, ибо сердце его принадлежало Та-Кем. Пусть не в гробнице он упокоился и не в долине Хапи, но все же в нашей земле, и Кенамун с Тутанхамоном пропели над ним заупокойные гимны.
А потом мы подняли оружие и дали залп в темнеющее небо.
Глава 12
Цезария
Серые каменные стены, серые башни, рвы глубиной в три человеческих роста, опускные решетки, перекрывающие врата, редуты с пушечными батареями и всюду золотые орлы – на зубчатых стенах, на знаменах, над воротами и бойницами… Солдаты в круглых касках, большей частью нумидийцы и ливийцы, но с выправкой легионеров – шагают стройными рядами, тянут носок до колена, и перед каждой центурией – орел на древке… Посередине крепости квадратный плац, называемый преторием, с юга – дом прокуратора, на севере, ближе к римским родным палестинам – святилище Юпитера, с двух других сторон – казармы и жилища воинских чинов…
Это Цезария. Все строго и сурово, все вылизано до блеска, надраено и начищено. Римляне – люди особой формации: обстоятельные, приверженные великим идеям и собственному образу жизни. Еще очень деловые – у таких пиастр меж пальцев не проскочит. Тем более господство над миром – или хотя бы над его западной половиной.
