— А, ясно. Тема относительно безопасная.
— Отчего вы так сказали? — не поняла Мерси.
Он пожал плечами:
— Политика — смешная штука. Но поскольку тот техасец вернулся на свое место, прочих парней, полагаю, что-то сдержало, поскольку никто из них не желал видеть его на борту. Тут какое-то мошенничество, правда. Или что-то вроде старой загадки, ну, о том, как перевезти через реку волка, козу, слона и… нет, не помню. Какой-то другой набор зверюшек, которые могли съесть, а могли и не съесть друг друга. — Малверин Пардью взял чайную ложечку, помешал свою смесь кофе и виски, поднес чашку к губам и приник к ней так надолго, что язык не поворачивался сказать, что он сделал глоток.
— Что-то я не понимаю, о чем вы, — подала голос Мерси.
Пардью взмахнул ложечкой:
— Ну, скажем так: в нашем поезде присутствует значительный контингент солдат Союза. — Он споткнулся о слово «солдаты», будто собирался сказать нечто куда менее лестное. — Еще у нас есть по крайней мере один техасец, пара мексиканцев, и, вероятно, где-то тут найдутся еще одна-две личности, симпатизирующие южанам.
— Симпатизирующие? Я вроде бы таковых не заметила.
— А вы внимательно смотрели? — спросил мужчина и, когда медсестра не ответила, продолжил: — Да хоть бы и так. Не могу полагаться ни на кого на этой треклятой территории. Бродяги, разини… Не стану доверять никому из них, пока не сойду с «Дредноута». Если на борту нет шпиона — или двух, — то я съем свою шляпу.
— Эту угрозу я запомню.
— Примите ее как предупреждение следить за собственными словами и глядите в оба. — Однако его глаза сузились, превратившись в щелки, и снова открылись, — видимо, Пардью сообразил, какой у него гадкий вид с этаким прищуром. — Мы тут не в безопасности, миссис Линч. Никто из нас. Мы — мишень длиной в дюжину вагонов, поставленная на рельсы, которые можно разорвать парочкой динамитных шашек. И возможно все. Я не прожил бы так долго, если бы верил в человеческую доброту.
— Говорите как шпион, — дерзко заметила Мерси.
— Шпион? — Мужчина коротко хохотнул. — Если бы я занимался этим, то потребовал бы жалованье побольше. Нет, я именно тот, кем представился: ученый на службе штата и нации.
— В каком смысле? Чем вы занимаетесь тут, в этом поезде?
Чайная ложечка снова пришла в движение, заметавшись в пространстве перед владельцем. Пардью крутил ее так, словно хотел отвлечь собеседницу.
— О, всякими конструктивными вещами, знаете ли. Моя обязанность — присматривать, чтобы поезд и его двигатель работали без перебоев и чтобы не было никаких неполадок в механизмах.
— Значит, разрыв сцепки — одна из тех проблем, которые вы должны были предотвратить?
Ученый фыркнул:
— Проблем? Так вот как вы это называете?
— Я не разбираюсь в устройстве паровоза. А как это называете вы, если не проблемой?
— Я называю это саботажем, — пробурчал он.
— Саботаж! Ну и заявочка.
Ложка упала с громким звяканьем.
— Это не «заявочка». Это факт. Кто-то повредил ту сцепку, ясно как день. Да, конечно, они иногда рвутся — я видел это своими глазами и знаю, что такая поломка не из редких, — но тут не тот случай. Она была сломана. Преднамеренно.
— Вы сказали что-нибудь капитану? — спросила девушка.
— Ему первому.
— Странно, — заметила Мерси. — Если бы заподозрили, что в поезде едет шпион или там диверсант, думаю, капитан приказал бы солдатам обыскать вагоны или задать всем кучу вопросов.
Мужчина поморщился:
— А смысл? Если здесь поработал шпион, он — или она — не стал бы говорить просто потому, что кто-то его спросил, когда нет никаких доказательств. Все, что мы можем сделать, — это внимательнее следить за поездом в целом: и за служебными, и за пассажирскими вагонами.
У Мерси возникло четкое ощущение, что на самом деле Пардью сказал о пассажирских вагонах просто так. Предмет его забот и тревог располагался не в пульмане: это везли в одном из других, куда более таинственных вагонов — либо в катафалке позади (она как-то незаметно для себя стала называть так вагон с трупами), либо в вагонах, прицепленных непосредственно за «Дредноутом».
Ученый сидел молча, погрузившись в раздумья.
— Вы правы, — нарушила тишину Мерси. — Нам остается только держать ухо востро. Следить за вагонами, чтобы никто…
— На самом деле, — теперь пришел его черед перебивать, — мы должны следить друг за другом.
На сем мистер Пардью, прихватив свой разведенный кофе, поднялся из-за стола и удалился в следующий вагон.
Несмотря на инстинктивное отвращение, питаемое Мерси к этому человеку, она была вынуждена согласиться с ним. И, во имя самосохранения, подозревала, что действительно должна очень пристально следить за мистером Малверином Пардью.
14
Добрались до Топики — и оставили ее позади. Во время стоянки «Дредноут» обрел наконец давно обещанного врача — мистера Левина Стинчкомба из штата Индиана. Он был тощ как скелет и менее стар, чем можно бы было подумать, наблюдая за его медлительными движениями и вслушиваясь в его заторможенную речь. Мерси решила, что ему лет пятьдесят. Волосы доктора уже подернулись инеем седины, а руки его с длинными тонкими пальцами были словно созданы для игры на фортепьяно, хотя, умеет он музицировать или нет, медсестра, естественно, не рискнула спросить.
Доктор Стинчкомб любезно поприветствовал Мерси как коллегу, возможно, потому, что капитан Макградер специально познакомил их на тот случай, если медикам придется поработать вместе. Врач показался Мерси в целом милым, хотя и несколько отстраненным человеком. За чаем она узнала, что он больше года прослужил полевым хирургом Союза в северном Теннесси. Доктор не отличался разговорчивостью, но с ним приятно было и помолчать, и Мерси решила, что он ей нравится, и ее обрадовало его пребывание на борту.
Это было немаловажно, поскольку медсестра знала массу медиков, которых с превеликим удовольствием спихнула бы с поезда. Но Стинчкомб, заключила она, может быть полезен — а если и нет, он, по крайней мере, не станет путаться под ногами.
После чая доктор вернулся в свое купе во втором пассажирском вагоне, и впоследствии Мерси с ним почти не встречалась.
В Топике несколько пассажиров сошли, и их места заняли другие, новенькие, как и ожидалось. Молва донесла до Мерси, что в поезде появились: пара молодоженов, только что самовольно обвенчавшихся и теперь направлявшихся в Денвер объясняться с родителями юной леди; трое ковбоев, один из которых — мексиканец по происхождению; две женщины, которым как нельзя лучше подходило определение «дамы с дурной репутацией». Мерси не испытывала предубеждения к их профессии, а они держались дружелюбно со всеми, хотя Теодора Клэй мрачнела в их присутствии и каждый раз, встречая их на пути в вагон-ресторан, бросала на них злобные взгляды.
