Отсюда вытекало, что я говорю не с Джинном, а с его частицей, контактным центром, выделенным для общения с Сергеем Невлюдовым. Он обозначал эту часть мордочкой Белладонны, но во время наших бесед, если вопрос того требовал, мощность контактного центра росла – он превращался в Багиру, а в очень редких случаях – в Чеширского кота. Последний, возможно, составлял процентов пятьдесят от разума Джинна, а значит, с реальной точки зрения был эквивалентен полному его сознанию. Итак, он представал передо мной в трех ипостасях, между которыми имелся ряд переходных ступеней, может быть десятки и сотни, и было нерационально присваивать каждой имя и облик. Из практических соображений я ограничился тремя уровнями разума и посвятил несколько дней, чтоб выяснить соотношение меж ними. Конечно, эта задача являлась некорректной, и после длительной дискуссии мы подошли к ней с позиций теории множеств и согласились считать соотношение таким: конечное множество – бесконечное (инфинитное), но счетное множество – множество мощностью континуума
[40]
. Я понимал, что это лишь отдаленная аналогия, подчеркивающая разницу между Джинном-кошкой, Джинном-Багирой и Джинном – Чеширским котом, но иных способов их сравнения, пожалуй, не существовало.
Хочу подчеркнуть, что речь идет не о количестве элементарных ячеек хранения информации, а об уровне ее переработки, определяющем разумность того или иного существа. Человеческий мозг, едва ли не самая сложная система во Вселенной, включает пятнадцать миллиардов клеток-нейронов
[41]
, тогда как ресурс оперативной памяти в Сети, если считать его в битах или в байтах, был выше на пять-шесть порядков. Ну и что с того? Вес мозга и количество клеток у имбецила и гения примерно одинаковы, но первый способен лишь сопли пускать да пересчитывать пальцы, второй же творит великие теории, симфонии, картины, религиозные и философские учения. Сеть и была таким имбецилом до появления Джинна.
Но, несмотря на всю его мощь, существовали темы, на коих мы спотыкались – взять хотя бы понятия веры, религии, священнослужения. Отец утверждал, что вера – очень интимный процесс, личное дело каждого. Никто не должен становиться между человеком и богом, и все священники, миссионеры, все профессиональные посредники, тянущие руки к небесам и нашим кошелькам, впадают в грех гордыни и кощунствуют. Когда у отца интересовались, верит ли в бога он сам, отец отвечал: бог – утешение слабых. И этим все сказано.
Как объяснить подобные вещи лишенному плоти существу, чей разум строг, логичен и требует определений всякого понятия? С любовью, чувством иррациональным, все же было проще; любовь воспринималась Джинном как связь между людьми, проистекавшая из их родства, духовной близости, телесного влечения, и все эти материи, а также сами люди, были реальны, а значит, в какой-то мере постижимы. Но вера!… Вера во всемогущего Создателя, которого в природе нет, любовь к абстракции, которая ничем себя не проявляет, книги, написанные от имени божества, жертвенный пыл, фанатизм, обрядность и, наконец, убежденность в том, что за вратами смерти лежат дороги к аду или раю… Это казалось ему нелепым, необъяснимым, и я мог лишь гадать, сколько десятков мыслящих центров трудились над аспектами теологической проблемы.
Имелся, впрочем, круг вопросов, не вызывавших сложностей.
Как– то, решив понаблюдать за хрумками, я лицезрел их поутру: Пыжа за столом-саркофагом в «усыпальнице», Альберта в его «скотобойне», украшенной парой топоров и прочими мясницкими орудиями, и ассирийца Керима – тот был в своих чертогах, но снаряжался к выезду. Примерно так, как Шварценеггер в «Коммандо»: высокие башмаки, пояс с мобильником, тужурка черной кожи, в один карман – бумажник, в другой – сигнальный брелок и ключи от машины, на пальцы – перстни, на шею – золотую цепь… Прикид роскошней некуда! Подвесить к цепочке кистень, и хоть сейчас на большую дорогу!
– Теплые сгустки Альберт Салудо, Керим Ичкеров и Петр Пыж, – перечислил Джинн голосом коммивояжера, предлагающего порченый товар. – Они представляют для тебя опасность?
– В некотором смысле, – признался я.
– Ты вызвал защитника. Александр Симагин – твой защитник и друг. – Это был не вопрос, а констатация факта. – Я наблюдаю, как он действует. Он собирает информацию. Он был у теплых сгустков, опасных для твоей стабильности. Это эффективная стратегия?
– Полагаю, да. Симагин – очень опытный защитник.
– Что он сделает с теми тремя теплыми сгустками? Прекратит их существование?
– Это вряд ли. Закон гласит: за всякий проступок – свое воздаяние. Смерть была бы слишком суровой карой.
Секунду-другую Джинн размышлял, затем полюбопытствовал:
– Александр Симагин – твой единственный защитник?
– Ну почему же… Во-первых, я сам могу себя защитить, а во-вторых, есть и другие защитники.
– Ты мог бы их привлечь.
– Зачем?
– Больше защитников, больше безопасность, – заметил Джинн.
Кажется, он не был равнодушен к проблеме моего телесного здоровья.
– У защитников много дел, и ни один из них не будет возиться со мною больше, чем Симагин, – пояснил я.
– Это зависит от статуса защитника. Я ознакомился с большим объемом информации в этой области. Есть внешняя защита государства – армия. Есть внутренняя защита – полиция. Есть персональная защита – телохранители. Почему бы не призвать такого?
– Это платная услуга. Я не имею денег, чтобы нанять телохранителя.
Разговор меня забавлял – это с одной стороны; с другой – он являлся мерилом того, в какие глубины общества теплых сгустков удалось проникнуть Джинну и что он в этих безднах понял. Во всяком случае, великая формула нашей цивилизации «деньги-товар-деньги» была уже ему известна.
– Я могу снабдить тебя деньгами. Они поступят на твой счет в «Bank One»
[42]
.
