Я орал на него, я его проклинал. Я приказывал ему оставить меня, идти вперед и спасать собственную жизнь. Я доказывал ему, что мне не угрожает опасность.
В ответ он повторял одно и то же: я не оставил его, когда мы попали под обстрел акустических орудий. Вот и он не оставит меня. Не оставит ни при каких обстоятельствах. Я брат Эйлин, и он обязан заботиться обо мне. Да, она написала в своем письме правду: Дэйв — человек верный. Чертовски, излишне верный, верный — дурак. Я пытался оттолкнуть его от себя. Но, прыгая на одной ноге, точнее ковыляя на одной ноге, сделать это было невозможно. Я без сил опустился на землю и отказался идти дальше. Тогда он просто взвалил меня на свою худую спину и потащил.
Наконец я пообещал ему идти с ним дальше, если он спустит меня на землю. Он уже шатался от усталости, когда выполнил мою просьбу. К этому времени, наполовину обезумев от боли и ярости, я был готов сделать все, что угодно, чтобы спасти его от самого себя. Я начал как можно громче звать на помощь, несмотря на все его попытки заставить меня замолчать.
Это сработало. Менее чем через пять минут мы оказались под прицелами карабинов двух молодых разведчиков-квакеров.
Глава 12
Я ожидал, что, услышав мои крики, кто-нибудь появится еще быстрее, поскольку разведчики-квакеры шныряли по всей округе почти с того момента, как мы покинули холм.
В их задачи входило обнаружение очагов кассиданского сопротивления, с тем чтобы, вызвав подкрепление, ликвидировать их. У них наверняка были акустические пеленгаторы, и даже если бы эти устройства засекли двух спорящих людей, то они могли бы не обратить на них внимания. Два человека — слишком мелкая дичь, чтобы ими заинтересоваться.
Но человек, взывающий о помощи, — это было само по себе весьма необычно, поэтому они и решили проверить, что происходит. Солдат Господа не должен быть настолько слаб, чтобы звать на помощь подобным образом, независимо от того, нуждается он в ней или нет. А кассиданин — здесь, где пока не было никаких боевых действий? И кто другой, кроме солдат Господа или их вооруженных врагов, мог находиться в этом районе?
Я немедленно сообщил им, кто мы такие: журналист и его помощник; оба — гражданские. Тем не менее карабины по-прежнему были нацелены на нас.
— Протрите глаза! — заорал я на них. — Разве вы не видите, что мне нужна медицинская помощь? Немедленно доставьте меня в один из ваших полевых госпиталей!
На их гладких молодых лицах сияли поразительно невинные глаза. У того, что стоял справа, на воротнике была одна-единственная нашивка ефрейтора, второй же был простым солдатом. Обоим не было еще и двадцати.
— У нас нет приказа поворачивать назад, — произнес ефрейтор, говоря за них обоих как старший по званию. — Я только могу препроводить вас на сборный пункт для пленных, где, без сомнения, о вас позаботятся.
Он отступил, по-прежнему держа нас на прицеле.
— Гретен, поддержи его с другой стороны, а я пойду за вами и понесу карабины, — обратился он к своему спутнику.
Тот передал ему свое оружие, и, поддерживаемый им и Дэйвом, я получил возможность передвигаться несколько более комфортабельно, хотя гнев по-прежнему бурлил во мне. Наконец они привели нас на поляну — не на настоящую поляну, открытую лучам солнца, а на место, где одно из огромных деревьев упало и образовался небольшой просвет среди других гигантов. Здесь находилось около двадцати уныло выглядевших кассидан, обезоруженных и охраняемых четырьмя молодыми солдатами-квакерами.
Меня осторожно посадили, прислонив спиной к стволу огромного упавшего дерева. Затем Дэйв был препровожден к остальным кассиданам. Я заорал, что Дэйв должен остаться со мной, поскольку он не военный, указав при этом на белую нарукавную повязку и отсутствие знаков различия. Однако солдаты в черной форме проигнорировали мое требование.
— Кто здесь старший по званию? — обратился ефрейтор к охранникам.
— Я старший, — ответил один из них, — но мой ранг ниже твоего.
И действительно, он был обычным рядовым. Тем не менее ему уже было больше двадцати, и, судя по тому, как быстро он уступил командные полномочия, он был уже опытным и осторожным солдатом, не желающим нарываться на неприятности.
— Этот человек — журналист, — ефрейтор указал на меня, — и утверждает, что человек, который был вместе с ним, является его ассистентом. Журналист нуждается в медицинской помощи. И хотя никто из нас не может доставить его в ближайший полевой госпиталь, может быть, ты смог бы доложить об этом по команде.
— Пункт связи находится в двухстах метрах отсюда.
— Я и Гретен останемся здесь, чтобы помогать твоим людям, а один из вас пусть сходит к вашему центру связи и доложит кому следует.
— Мы не имеем права отлучаться. Такого приказа не было.
— Но это же особая ситуация?
— Все равно приказом это не предусмотрено.
— Но…
— Я тебе говорю, мы не имеем права, даже в такой ситуации! — огрызнулся солдат. — Надо ждать, пока не появится офицер или сержант!
— А скоро он появится? — Ефрейтор с беспокойством посмотрел в мою сторону. — Лучше я сам схожу на ваш пункт связи. Подожди здесь, Гретен.
Он закинул за плечо свой карабин и ушел. Больше мы его никогда не видели.
Тем временем я уже не чувствовал постоянных ужасных приступов боли, когда пытался шевелить ногой, но теперь постоянная нарастающая тупая боль начала посылать волны вверх по ноге, к бедру, — или так мне казалось, — отчего у меня началось головокружение. Я уже начал сомневаться, что меня надолго хватит, как неожиданно вспомнил о своем поясе.
На нем, как и на всех солдатских поясах, был медпакет первой помощи. Едва не рассмеявшись, несмотря на боль, я дотянулся до него, повозился с ним, пока не раскрыл, и выудил две восьмиугольные таблетки. Начинало темнеть. Под деревьями, где мы находились, я, конечно, не мог разглядеть их красного цвета, зато их восьмигранную форму легко определил на ощупь.
Я разжевал и проглотил их, не запивая. Мне показалось, что издалека донесся крик Дэйва. Но быстрый седативный эффект болеутоляющих таблеток уже уносил меня куда-то вдаль. А вместе с ним исчезала и боль. Я снова становился самим собой — и больше не беспокоился ни о чем, кроме комфорта и покоя.
Я еще раз услышал голос Дэйва. Он кричал, что уже дважды давал мне болеутоляющие таблетки из своего пакета, когда я терял сознание. Он кричал, что я уже принял сверхдозу и кто-то должен мне помочь. Поляна начала покрываться мраком, а затем над головой я услышал звук, подобный раскатам грома, и далекие зачаровывающие звуки симфонии — шуршание миллионов дождевых капель по миллионам листьев высоко надо мной.
И я провалился в никуда.
Когда я снова пришел в себя, то некоторое время почти не обращал внимания на окружающее, потому что меня знобило и тошнило от чрезмерно большой дозы лекарства. Мое вспухшее колено больше не болело, если я им не двигал, но малейшее движение вызывало прилив такой боли, от которой содрогалось все тело.
