Туманные очертания планеты внизу. Резкий удар. Еще один.
И снова фазовый сдвиг.
Зал управления… полный тумана? Нет — это что-то с его глазами. Моргнуть. Подавить тошноту.
— Повреждения?
Нет ответа.
— Повреждения?
— Легкое. В кормовой части. Устранено.
— Еще раз.
— Капитан… — голос Баннермана, — мы больше не можем. Один из наших кораблей…
Донал бросил взгляд на Око. Картина пляшет и плывет перед глазами — да, только четыре корабля.
— Который?
— Думаю… — тяжелое дыхание Баннермана, — Мендес.
— Еще раз.
— Капитан, вы не можете…
— Тогда дайте мне связь. — Пауза. — Вы слышите меня? Дайте связь.
— Связь… — Голос какого-то офицера. — Вы на связи, капитан.
— Хорошо. Говорит капитан Грэйм. — Кваканье и писк. Неужели это его голос? — Мне нужны добровольцы — еще на один вылет. Только добровольцы. Говорите, кто пойдет.
Долгая пауза.
— Шай Дорсай!
— Шай Эль Ман! Кто-нибудь еще?
— Сэр… — Это Баннерман, — Еще два корабля не отвечают.
Взгляд на Око. Сосредоточиться. Действительно. Двух из трех кораблей нет.
— Тогда только мы вдвоем. Баннерман?
— Как… — кваканье, — как прикажете, сэр.
— Поехали.
Пауза…
Фазовый сдвиг!
Бешено вращающаяся планета… шок… чернота космоса. Только не терять сознания…
— Выводите корабль! — Пауза. — Баннерман!
Слабый голос в ответ:
— Есть, сэр…
Фазовый сдвиг.
Темнота…
«Просыпайся!» — раздавался настойчивый шепот в ушах Донала. Интересно, откуда он доносится, подумал он с закрытыми глазами. Он слышал его снова и снова. Наконец до него дошло, что он говорит это себе сам.
Донал заставил себя открыть глаза.
В зале управления было тихо, как в могиле. В глубине Ока перед ним виднелись крохотные очертания трех кораблей на большом расстоянии друг от друга. Он нащупал непослушными пальцами ремни, привязывавшие его к креслу. Один за другим удалось их отстегнуть. Он вытолкнул свое тело из кресла и упал на колени.
Шатаясь, он поднялся на ноги, повернулся и медленно двинулся в сторону пяти кресел у пульта.
В четырех креслах лежали без сознания Баннерман и трое его офицеров. Лицо третьего помощника было молочно-белым; казалось, он не дышал. Всех четверых перед этим рвало.
В пятом кресле висел запутавшийся в ремнях Ли. Он был в сознании. Широко раскрытыми глазами он смотрел на приближающегося Донала, и из уголка его рта стекала струйка крови. Он явно пытался разорвать ремни, словно обезумевший зверь, однако глаза его не были безумны, в них просто застыло неестественное стремление к единственной цели. Когда Донал подошел к нему, Ли попытался заговорить, но все, что ему удалось, — издать сдавленный стон.
— Вы в п’рядке? — наконец сказал он.
— Да, — прошептал Донал. — Сейчас вас освобожу. Что у вас со ртом?
— Прикусил язык, — невнятно пробормотал Ли. — Я в п’рядке.
Донал отстегнул последний ремень и, наклонившись, обеими руками раскрыл рот Ли. Для этого потребовалось приложить немалое усилие. Вытекло еще немного крови, но он смог заглянуть внутрь: край языка Ли, ближе к середине, был почти полностью прокушен.
— Не разговаривайте, — велел Донал. — Вообще не пользуйтесь языком, пока вам его не зашьют.
Ли бесстрастно кивнул и начал с трудом выбираться из кресла.
Тем временем Донал сумел расстегнуть ремни, удерживавшие неподвижное тело третьего помощника. Он вытащил его из кресла и уложил на полу. Сердце его не билось. Донал попытался делать искусственное дыхание, но при первом же усилии в глазах у него поплыло, и пришлось остановиться. Он медленно выпрямился и начал освобождать Баннермана.
— Помогите второму, если вы в состоянии, — сказал он Ли.
Кобиец на негнущихся ногах подошел ко второму офицеру и начал возиться с его ремнями.
Они уложили трех фрайляндцев на полу и сняли с них шлемы. Баннерман и второй офицер начали подавать признаки жизни, и Донал оставил их, предприняв попытку еще раз сделать искусственное дыхание третьему помощнику. Однако, коснувшись тела, он обнаружил, что оно уже начало остывать.
Он повернулся и занялся первым помощником, который все еще был без сознания. Вскоре первый помощник начал дышать более глубоко и ровно и открыл глаза. Однако было ясно, что он не только ничего не видит, но и не осознает, где находится. Он смотрел на пульт управления пустым взглядом, словно человек, накачанный большой дозой наркотиков.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Донал Баннермана.
Фрайляндский капитан застонал и с усилием попытался приподняться на локте. Донал помог ему сначала сесть, потом подняться на колени, и наконец — с помощью спинки кресла — на ноги.
Взгляд Баннермана был направлен на панель управления с того самого момента, как он открыл глаза. Не говоря ни слова, он снова с трудом взобрался в кресло и начал неуклюже нажимать на кнопки.
— Всем секциям корабля, — прохрипел он в микрофон перед ним, — Доложите обстановку.
Ответа не последовало.
— Докладывайте! — произнес он.
Его указательный палец опустился на кнопку, и по всему кораблю раздался громкий сигнал тревоги. Когда звук смолк, из динамика над головой донесся слабый голос:
— Четвертая орудийная секция докладывает, сэр…
Сражение у Ньютона закончилось.
Герой
Сириус уже зашел, и в окне комнаты Донала показался маленький яркий диск его соседа — белого карлика, для которого у жителей Фрайлянда и Новой Земли имелось множество нелестных прозвищ. Донал сидел, окутанный сумеречным сиянием, одетый лишь в спортивные трусы, и просматривал некоторые интересные сообщения, пришедшие на его имя за время операции у Ньютона.
Он был настолько поглощен этим занятием, что не обращал ни на что внимания, пока Ли не дотронулся до его загорелого плеча.
— Пора одеваться к приему.
Через его руку были перекинуты серые форменные китель и брюки, скроенные по фрайляндской моде. Какие-либо знаки различия на них отсутствовали.
— У меня есть для вас несколько новостей. Во-первых, она снова здесь.
Донал нахмурился, натягивая форму. Эльвине пришла в голову идея поухаживать за ним после его короткого пребывания в госпитале по возвращении с Ньютона. Она была убеждена, что он все еще страдает от психологического шока, вызванного многочисленными фазовыми сдвигами, через которые всем им пришлось пройти. Несмотря на возражения медиков и самого Донала, Эльвина настояла на том, чтобы постоянно находиться рядом с ним, и в конце концов он готов был предпочесть ее обществу еще один фазовый сдвиг. Однако теперь хмурое выражение исчезло с его лица.
