— Но как вы узнали, что все их чудеса ненастоящие?
— Полковник, иначе это лежало бы вне сферы моих представлений о возможном. Куда как легче поверить в фокусы, в ловкость рук, одерживающую победу над зрением. Я быстро пришел к такому выводу, но предо мной встала-таки одна неразрешимая проблема. Как может один и тот же человек быть вот сейчас здесь — а уже через несколько часов в Инвернессе? Тут не поможет ни ловкость рук, ни прочие сценические штучки. Но примите за данность, что нельзя находиться в двух местах сразу, — и вы волей-неволей придете к самому что ни на есть простому выводу: значит, должно существовать двое людей, способных выдавать себя друг за друга. Подумайте, как неоценимо это для разнообразных театральных трюков, подумайте и о том, как практика помогает довести иллюзию до совершенства. Два брата — и Зумаль, связующее звено меж ними.
— У вас ведь нет никаких практических доказательств, — запротестовал Поул. — Ну, то есть подозрение — дело одно, но вот так смело переходить от подозрения к уверенности…
— Для этого требуется только уметь пользоваться глазами. Вы видели Гогенгейма в деревне. А на следующий день — на заливе. Однако в деревне он постоянно отдавал предпочтение левой руке — сами вспомните все его пассы в воздухе или как он вытаскивал из ниоткуда флаконы и снадобья. А в заливе вдруг сделайся праворуким: и лот бросал, и в лодке возился — все правой. Мы видели братьев, и, как часто встречается у близнецов, один из них был правшой, а второй — левшой.
Макларен кивнул.
— Я тоже обратил внимание, однако мне не хватило ума сделать выводы. А теперь один из них мертв, а второй…
— Познал горе, которое мне и вообразить трудно. Нужно найти его и попытаться привести хоть какие-то доводы, которые убедили бы его жить. Нельзя оставлять несчастного сегодня одного. С вашего позволения, я останусь здесь и, когда его приведут с залива, поговорю с ним — наедине.
— Хорошо же, тогда я пойду и проверю, удалось ли им его остановить.
Макларен тихо направился к двери.
— А вот вам и доказательство, — произнес Дарвин, вынимая из открытого сундука перед собой длинный плащ. — Видите потайные карманы и трубу, по которой их содержимое передается к рукам? Никакого сверхъестественного могущества, просто-напросто ловкость рук и обычная человеческая жажда наживы.
Макларен снова кивнул.
— Понимаю. И еще — когда вам удастся найти доводы за то, чтобы жить, сообщите заодно их и мне.
Он вышел. Джейкоб Поул поглядел на Дарвина.
— О чем это он? Почему ему вдруг жить не хочется?
— Сегодня он пережил тяжкое потрясение, но я за него не тревожусь: Малькольм Макларен человек мужественный, да и крепкий. Когда он оправится от нынешней скорби, для него начнется новая жизнь — и, уверен, лучше прежней.
Поул подошел к опустевшей кровати и со стоном опустился на нее.
— Скорее бы заканчивалась эта ночь. Хватит с меня всяческих волнений. Завтра непременно снова отправлюсь к заливу и отыщу настоящий галеон. — Глаза у него засверкали. — Если из всей этой неразберихи и выйдет что-нибудь путное, так уж верно — то самое сокровище.
Дарвин закашлялся.
— Боюсь, что нет. Никакого сокровища не существует и в помине — как и самого галеона. Это всего-навсего выдумка, при помощи которой нас сюда заманили.
— Что?! — Поул поднял голову. — Прах разбери, вы говорите мне, что мы проделали триста миль понапрасну? Что здесь нет никакого сокровища?
— Сокровища нет. Но мы приехали сюда не напрасно. — Теперь искры возбуждения разгорелись уже в глазах самого доктора. — Дьявол-то остался в заливе. Завтра пойдем туда и определим подлинную природу этого существа.
Джейкоб Поул, в свою очередь, закашлялся.
— Ах да, морской дьявол. Вы твердо решили изучать его?
— Безусловно. Ради этого я бы отправился и не за триста миль, а куда дальше.
— Знаете, доктор, я как раз хотел вам кое-что сказать. Понимаете, когда я выстрелил из пушки…
Полковник умолк. Что-то в выражении его лица подсказало Дарвину: запас плохих новостей на этот вечер еще не исчерпан.
Молодой человек в дорогом пальто небрежно прислонился к стене таверны, потягивая темный эль. Он украдкой прислушивался к разговору сидящей за столиком в углу троицы, но очень старался, чтобы объекты его любопытства ничего не заметили. Впрочем, мог бы и не стараться — они настолько увлеклись, что не обращали на окружающих никакого внимания.
Трудно было бы найти троих столь непохожих людей. Старшему уже давно перевалило за шестьдесят, однако его энергии и живости мог бы позавидовать человек и вдвое моложе. В пылу беседы он весь подался вперед и, дабы подчеркнуть свои слова и придать им выразительности, то постукивал ногтем по столу, то прищелкивал пальцами в воздухе. Вместо парика его высокую, совершенно лысую макушку венчала круглая меховая шапка.
Двое остальных являли собой отнюдь не столь радующее глаз зрелище. Джейкобу Поулу было около пятидесяти. Худоба его граничила с истощением, а желтоватый цвет кожи придавал лицу нездоровый вид. Сидел он прямо, точно кол проглотил. Эразм Дарвин, если это только возможно, производил еще более неприглядное впечатление. В свои сорок с небольшим он казался значительно старше из-за непомерной толщины, тройного подбородка и отсутствия передних зубов. Зато серые глаза глядели с одутловатого рябого лица терпеливо и мудро, а сейчас еще и лукаво поблескивали.
— Она очень умна. — Обладатель меховой шапки говорил с отчетливым, но трудно определимым акцентом. — Да и прехорошенькая. Любому было бы лестно пройтись с ней под ручку у всех на виду. Так что подумайте, Эразм, подумайте. Вы слишком давно вдовеете, возможно, пришла пора приискать себе новую жену.
— Л-легко вам судить — вы-то прочно женаты, пусть ваша супруга и проживает в другой стране. — Дарвин подал служанке знак принести еще горшочек бульона и блюдо копченостей. — Женитьба — серьезный шаг. Вот ответьте мне, Джозеф, а Джейкоба возьмем в свидетели: будь вы свободны, так ли уж мечтали бы связать себя с юной Мэри? Я сейчас не о постели, а о законном браке. Подумайте, Джозеф, подумайте. И месяца бы не прошло, как она вам всю жизнь вверх дном п-перевернула бы.
Легкое заикание свидетельствовало, что шутливая беседа весьма развлекает доктора.
— Боже упаси! — Энергичный пожилой джентльмен обвел собеседников взглядом. — Разумеется, уповаю на вас, Эразм, и на вас, Джейкоб, что до Мэри ни полслова об этом не долетит. Но в моем возрасте ты или уже как следует устроился в жизни — или вообще никогда толком не устроишься. К тому же Мэри Роулингс слишком молода для меня, — он вскинул руку, предупреждая возражения, — слишком молода в смысле женитьбы. Когда перевалишь за полвека, года становятся подобны поздним оранжерейным плодам, и услада их требует тщательного продумывания. Их так мало, что и покоиться им надлежит на подходящем блюде.
