Нойнера, созерцавшего последствия разрушительной работы «птенцов Геринга», моральные аспекты произошедшего тоже не беспокоили, а вот продемонстрированная мощь – впечатлила. Окинув еще раз простиравшуюся до горизонта панораму тотального разрушения, Ганс, наконец, опустил бинокль и задумчиво уставился на носки своих ботинок. Через минуту Нойнер оторвал взгляд от земли и, ни к кому конкретно не обращаясь, озвучил итог своих размышлений:
– Все же авиация – полезная вещь, хотя иногда летуны и зарываются.
Расположившиеся рядышком наводчик и заряжающий из экипажа самоходки согласно кивнули – хорошо, конечно, что люфты так всыпали «иванам», но пробираться по хаосу развалин будет теперь сплошным мучением. Так что летчики действительно несколько перестарались – надо и меру знать. Впрочем, это уже не их проблемы – группу «Баум», как и всю дивизию «Тотенкопф», оставляли на внешнем оборонительном обводе для блокирования города с севера от возможных контратак русских. Штурмовать Сталинград предстояло другим.
* * *
А вот штурмовать высоту 254,0 предстояло сержанту Марченко, и других вариантов тут не просматривалось. Рома еще раз окинул ненавидящим взглядом плоский бугор, возвышающийся по другую сторону «ничейного пространства», и вновь принялся набивать патронами диск своего ППШ.
После довольно неожиданного перевода в гвардию Марченко задержался в тылу ненадолго. Сильно поредевшую в зимних боях 19-ю гвардейскую дивизию аврально пополнили, влив в нее личный состав 26-й стрелковой бригады и отдельного лыжного батальона, а также несколько тысяч человек маршевого пополнения. Среди последних имелись как уже обстрелянные бойцы, вернувшиеся в строй после ранений, так и новобранцы из последнего набора, практически не нюхавшие пороху даже на учениях, не говоря уж про какой-то там боевой опыт. Как бы то ни было, но дивизию пополнили, доведя ее численность до двенадцати тысяч человек, что было весьма близко к штату. Роман при этом вновь вернулся на ставшую уже привычной должность командира отделения, а Филатов вновь оказался на своем законном месте ротного старшины. И все бы было ничего, но, едва закончилось комплектование, как дивизию вновь отправили на фронт.
Если быть точным, то Марченко вновь оказался примерно в тех же местах, где ему довелось воевать зимой – севернее Москвы, посреди лесов и болот Калининской области. Только вот лето – это все-таки не зима. Даже просто находиться длительное время среди кишащих комарами приречных зарослей и «разморозившихся» по случаю теплой погоды болот было не слишком приятно. Но «просто так» просиживать штаны, зарывшись по уши в сырой торф, никто и не дал. Через три дня после прибытия на фронт 19-я гвардейская дивизия пошла в бой – началось второе, на сей раз летнее, наступление советских войск на Москву.
Только велось оно совсем не так, как зимнее. Бойцы и командиры поопытнее сразу же прочувствовали эту разницу на себе. Оборона немцев стала куда плотнее, глубже и жестче. Если раньше линию фронта зачастую удавалось преодолеть вообще без боя, просто обойдя по лесу засевших в очередном поселке «фрицев», и затем попытаться окружить врага или принудить его к отходу, то теперь прямо с первых дней наступления приходилось буквально прогрызать немецкую оборону, обильно платя кровью за каждый пройденный метр. На смену редким окопам, которые немцы выковыривали в мерзлой земле, пришли разветвленные системы траншей, многочисленные блиндажи и дзоты, прикрытые проволочными заграждениями и минными полями. Новая организация немецкой обороны живо напомнила Марченко прошлогодние бои под Киевом, только на этот раз все было еще хуже – германцы усвоили полученный зимой урок и не собирались повторять своих ошибок.
Если бы наступление велось «зимними» методами, то дальше переднего края гвардейцы бы вряд ли продвинулись, но РККА тоже кое-чему научилась. Первому натиску предшествовала полуторачасовая артподготовка из более чем сотни орудий на каждый километр фронта наступления. Краснозвездная авиация тоже приняла активное участие – целая эскадрилья штурмовиков атаковала вражеский передний край перед фронтом Роминого полка, а некоторое количество бомбардировщиков (Марченко из зарослей не смог точно определить их число) сбросило свои бомбы где-то в районе предполагаемого расположения немецких артбатарей. Завершилась эта свистопляска эффектными залпами гвардейских минометов, расколовшими все небо огненными росчерками реактивных снарядов и добавившими своим визгливым ревом новых впечатлений и без того полуоглохшим за время артподготовки бойцам передовых подразделений. Такого концерта Роме еще не доводилось видеть с самого начала войны, и проявленное артиллеристами усердие не могло не сказаться.
Передовые немецкие окопы были буквально срыты, а все, кто в них находился, – в прямом смысле слова перемешаны с землей. Проволочные заграждения снесены, дзоты и блиндажи – разрушены, пулеметные точки приведены к молчанию, система огня расстроена из-за гибели большинства передовых артиллерийских наблюдателей, а оборона в целом – дезорганизована и подавлена. И все-таки немцы сопротивлялись. Причем отчаянно и упорно. Цеплялись за каждый полуразрушенный блиндаж, огрызались огнем уцелевших пулеметов, сбивали темп наступления внезапными фланговыми контратаками… Тот, первый день нового наступления Марченко запомнил надолго.
Первую линию обороны они прошли сравнительно легко, а вот потом… потом начались трудности. Не подавленные артогнем пулеметы и минометы, располагавшиеся в глубине обороны, прижали атакующих бойцов к земле, немецкая артиллерия устроила короткий, но жестокий артналет, четко накрыв залегшие цепи красноармейцев. Наступление забуксовало. Правда, командование дивизии не растерялось и тут же двинуло в бой второй эшелон, благо войск пока хватало. Свежие батальоны продрались через линию немецких опорных пунктов и… откатились назад, напоровшись на фланговую контратаку противника с отсечной позиции. Пришлось атаковать снова. И снова. К концу дня все атакующие эшелоны уже перемешались и понесли изрядные потери, а взаимодействие с артиллерией было полностью утрачено. Наступление стало стремительно выдыхаться.
Тем не менее атаки продолжались. На третий день дивизию усилили танковой бригадой, изъятой из кавалерийского корпуса, предназначенного изначально для ввода в прорыв и развития успеха. Прорыва пока не наблюдалось, и танкисты были брошены в бой с целью доломать, наконец, вражескую оборону. Немцы не остались в долгу – в тот же день в сражение активно включилась их авиация. Для начала истребители с крестами на крыльях начисто разрушили всю деятельность краснозвездных штурмовиков, сорвав за полдня три налета кряду. А затем в дело вступили «штуки», закружив в небе свою смертельную карусель. Тут уже резко взгрустнулось советским артиллеристам, которых вражеские пикировщики избрали своей главной мишенью.
И все же ввод в бой свежих сил дал свои результаты – вторая линия немецкой обороны была, наконец, прорвана. Гвардейцы вновь двинулись вперед, гася последние очаги вражеского сопротивления… только для того, чтобы наткнуться на третью линию обороны. Тут уже в дело пошли спешенные кавалеристы, последние надежды на беспрепятственный ввод которых в прорыв растаяли к тому времени, как дым. Но даже это не переломило ситуацию. Немцы, постепенно вводя в бой все новые и новые подкрепления, стояли как вкопанные. Несмотря на поддержку подтянувшейся артиллерии (пусть и не такую впечатляющую, как в первый день) и уцелевших танков приданной бригады (сведенных в один батальон из пятнадцати машин), все атаки разбивались о воздвигнутую противником стену огня. Силы таяли с каждым днем, а подвижек все не наблюдалось.
