«А ведь на сколе тот обломок был черным! Да-да, черным! Именно этим он меня и привлек…»
Евгений суматошно зашарил по столу в поисках камешка, заваленного сейчас бумагами. Как всегда в подобных случаях, требуемый предмет будто в воду канул.
«Черт-черт, поиграй и отдай… Черт-черт, поиграй и отдай… – твердил про себя Князев детскую чудодейственную пословицу, лихорадочно вороша чистые и исписанные листки, папки и прочую канцелярскую рухлядь. – Черт-черт…»
Можно верить или не верить в магию слов, но скороговорка нередко выручала молодого ученого, например, в безнадежных поисках «утерянных» очков, преспокойно сидящих на носу, или «везучего» красного карандаша, вложенного между страницами книги. Может быть, просто помогала сосредоточиться.
«Черт-черт» не подвел и сейчас: всего через каких-то пять минут искомый обломок обнаружился на подоконнике. Совершеннейшее ничто, между прочим, по сравнению с имевшими в прошлом году место эпохальными поисками военного билета, в тот момент жизненно необходимого. Нашлась тогда красная книжечка в абсолютно неподходящем для этого серьезного документа месте – между страницами невесть как завалявшегося в столе эротического журнальчика пятнадцатилетней давности, – не иначе, в самом деле нечистый постарался.
Вот и сейчас Евгений мог поклясться, что ему и в голову бы не пришло класть находку на высокий старинный подоконник, да еще засовывать за тяжеленный цветочный горшок с монументальным кактусом, ощетинившимся могучими колючками.
«Не сам же он туда заполз? – возмущался про себя искусствовед, пытаясь выколупнуть камешек из-за допотопного глиняного страшилища и одновременно избежать соприкосновения с травмоопасным растением. – Действительно, чертовщина какая-то!»
Задача оказалась невыполнимой: осколок удалось зацепить кончиком карандаша лишь с бессчетной попытки, но руки все равно украсились добрым десятком царапин.
«Интересно: будет ли удобно в такой час будить хозяйку, чтобы добыть йод? – горестно разглядывал тыльную сторону ладони Князев, даже не пытаясь взять в руки проклятый камень. – Или плюнуть на дезинфекцию и надеяться, что давнишняя прививка от столбняка все еще действует?»
Впитанное с молоком мамы-медработника здравомыслие взяло верх, но Евгений все же ограничился полумерой, обильно смочив израненные руки лосьоном после бритья. Шипя при этом от боли не хуже разъяренного кота…
Лишь закончив с медицинскими процедурами, молодой человек вернулся к окну и не поверил собственным глазам: осколок, оставленный им на самом краю древней доски, много раз крашенной и теперь облезающей целыми пластами, непостижимым образом переместился почти на прежнее место.
«Бред! Галлюцинация!»
Князев схватил «беглеца» рукой и едва не выронил: таким неожиданно горячим показался ему камешек. Горячим и влажным. Пульсирующим. Живым!..
Удивиться толком искусствовед не успел: пальцы пронзила резкая боль, похожая на удар тока и…
…и пол увесисто врезал ему в висок.
Евгений, очумело тряся головой, сидел на паркете перед окном, за которым разливался сизый предутренний свет. Рядом валялся опрокинутый стул.
«Вот чертовщина! Уснул сидя!.. Все. Пора заканчивать с ночными бдениями. Дня ему, понимаешь, не хватает!»
Занемевшую от сна в неудобной позе руку терзала тупая боль, а кулак, в котором оказался зажат какой-то твердый предмет, никак не хотел разжиматься.
С трудом распрямив намертво склеенные запекшейся кровью пальцы, молодой человек долго с недоумением разглядывал черно-серый каменный осколок с бритвенной остроты краями…
* * *
«Нет, от хождения по улицам толку не будет, – твердила себе Вера, шагая по влажной от утренней росы брусчатке. – Да и внутрь выкупленного убиенными коммерсантами особняка меня тоже никто не пустит…»
Начинать нужно было с полного восстановления картины всех перемещений группы Шалаева по городу. В процессе обязательно должно выясниться что-нибудь интересное. Не мог же приезжий «крутыш» так восстановить против себя местную «братву» одним лишь своим появлением?
И нужно сказать, въедливая журналистка кое-что смогла нарыть. Там – пару фраз, подслушанных в очереди к почтовому окошку, тут – ворчливое замечание прохожей старушки… Жаль только, что все очевидцы сразу замыкались в себе, будто улитки, при первой же попытке навести мосты. Какие-то неправильные тут жили очевидцы – совсем не желавшие делиться с приезжим свежим человеком, благодарным слушателем…
Но и услышанных обрывков уже было достаточно для кое-каких выводов. Особенно примечательно звучали слова, привычно выхваченные натренированным ухом из невнятицы жужжания вчерашней толпы зевак: «И эти тоже… Сразу, как приехали, принялись болванов каменных расшибать…» Значит, кто-то и до несчастных кавказцев устраивал тут акты вандализма? Не шалаевские ли отморозки? Ведь перед их логовом тоже возвышается пустой постамент…
Недалеко от знакомой площади Вера замедлила шаг, стараясь придать себе вид беспечно прогуливающейся туристки.
Не торопясь она снова прошествовала вдоль узеньких фасадов домов-утюгов, подолгу останавливаясь перед каждой из скульптур, но все внимание ее было устремлено не к ним, а к высокой тумбе перед гостиницей. Еще от угла улицы она успела разглядеть ранее не замеченную деталь – какой-то темный обрубок на вершине пьедестала.
«Так… Теперь не торопясь к постаменту… Ого!»
«Обрубок» при ближайшем рассмотрении оказался не чем иным, как частью чьей-то ноги. Не человеческой, конечно, и даже не каменной, а металлической, вроде бы из потемневшей бронзы, но особенной роли это не играло. Совсем недавно здесь тоже была скульптура!
– Дедушка, – обратилась Вера к пожилому мужчине с ярким пластиковым пакетом в руках, неторопливо пересекавшему площадь в том направлении, откуда она только что появилась. – Извините, пожалуйста, вы не подскажете мне, что за памятник здесь стоял? На тумбе не написано ничего…
Прохожий охотно остановился и переложил тяжелую ношу из одной руки в другую:
– Как же, как же, стоял… Ленин тут стоял, вот кто. Ильич, стало быть.
– А что же его так неаккуратно снесли? – затаив дыхание, чтобы не спугнуть удачу, начала допрос девушка. – И вообще, столько лет прошло – могли и кого-нибудь другого поставить…
– Каких еще лет? – хмыкнул старик. – Да полмесяца не прошло, как его своротили! Стоял тут, болезный, никого не трогал, так нет: понаехали, накинули веревку, дернули машиной, и нет Ильича… А ведь лет сорок простоял!
– А кто дернул-то?
– Дернул кто? А те и дернули, которые на черных машинах иностранных прикатили. Повыскакивали, как хозяева, и давай все крушить… Докрутились, мазурики. Слыхала, как их того?.. Ну, того самого…
– Н-нет… Я только позавчера приехала.
– То-то смотрю – не видал я тебя раньше. И чего приехала? К родне или как?
