— Цыбульский тоже мог не убивать.
— Я не знаю, почему он это сделал. Но думаю, у него была веская причина.
— Ни хрена у него не было, Артем. Он псих.
— Но ты-то не псих, а? Или все-таки?..
Пот потек между лопаток. Нестерпимо хотелось глянуть в зеркало и увидеть его лицо. Он сверлил взглядом мой затылок и мог бы в эту минуту впрыснуть мне в самый мозжечок все что угодно: серную кислоту, уксус, дихлофос…
— За дорогой смотри, — сказал Горинец в полный голос.
Отлегло.
Местность вокруг делалась все мрачнее. Одни заброшенные дома. Людей нет, наверное, на километры. А вот бродячих собак тут прорва. Несколько раз фары выхватывали из темноты тощих лохматых псов, бежавших вдоль дороги. Не спится им. Полнолуние, что ли?.. Не разглядеть за тучами.
И фонарей здесь нет.
И дорога дрянная.
— Эй, — вдруг поймал меня за рукав Замалтдинов. — Что это с ним?
Марат, вывернув шею, с опаской смотрел назад.
В зеркале я увидел, что Артем как-то странно свесил голову на плечо и словно бы отключился. Пришлось тормозить.
— Не трогайте его, — предупредил Лицедей. — Сейчас это кончится.
Я и не собирался трогать. Артем явно был… не то чтобы без сознания, но в другом сознании. Похожую картину мозга я видел у спящих. Вспомнился термин «REM-фаза». Зрачки бегали под полуприкрытыми веками, как у любого, кто смотрит сон. И все-таки он не спал.
Скребануло: не нюхнул ли чего?.. Или таблеточкой какой закинулся?..
Это продолжалось секунд десять, и вдруг Артем с силой выдохнул, и мне показалось даже, что у него начинается приступ кашля; но это был смех. Его разбирало все сильнее, и вот Горинец уже задрыгал ногами и замотал головой, бессильный остановиться и посвятить нас в причину своей радости. Лицедей участливо заглянул ему в искаженное болезненным весельем лицо. Артем только поболтал в воздухе указательным пальцем — «спокойно, я сейчас, минуточку…» — и вновь скорчился.
— Ох, — прохрипел он наконец, обессилев от хохота, — ох, люди, что я вам скажу… Вы не представляете…
Глаза у него сделались неуместно веселые и буйные, он улыбнулся половиной лица:
— Выше нос, все не так плохо. У нас будет союзник.
В темноте завыла собака. А потом еще одна.
Венди
…Господи, как же мне плохо.
Лучше бы рука болела по-прежнему, чем это…
Я долго давилась слезами, но потом зарыдала в голос — все равно никому нет дела, а мне, может быть, полегчает.
Ну почему, почему, почему все так несправедливо? Почему невозможно всем быть счастливыми? Чем виноват Артур, мой добрый, отважный, единственный рыцарь? Чем виновата я?.. И не лучше ли было солгать, поддаться, позволить — ведь хотела же, признайся сама себе наконец: хотела.
Отто — далеко. Отто — никогда. А Артур — он рядом по первому зову.
Ведь можно было…
Нет, нельзя.
Я вытерла рукавом лицо. На часах полтретьего. Самое время подумать, как я все объясню Артему и ребятам, когда они вернутся. Артем скажет: «Так и знал, что этим кончится». А чего он ждал? Гномов семеро, Белоснежка одна. Молодые, одинокие — каждый по-своему, — третий год вместе, рано или поздно кто-нибудь… Это мог быть Влад. Или Чжао. Или сам Артем, в конце концов.
Я покосилась на раскрытое окно. Закрыть?..
А вдруг он вернется? Как Питер Пэн? А окно будет закрыто, и он поймет, что его здесь больше не ждут? Опять подступили слезы. Господи, как же мне жалко и себя, и его, и Отто, и всех…
Позвонили в дверь. Секретным сигнальным звонком — я его помнила с лета. Динь-динь (коротко), диинь-диинь (долго).
Первая мысль: «Артур!». Вторая: «Артур — в дверь?!» Третья: «Парни вернулись». Четвертая: «Рано им возвращаться». И только потом я встала сбоку от глазка, зажмурилась и посмотрела сквозь дверь в подъезд.
Там стоял человек, мужчина, очертания фигуры знакомые (длинные руки с непомерно большими кулаками), но узнать лицо было невозможно: железная дверь была слишком плотной, чтобы я могла различить детали. Только на ногах у него я разглядела ботинки с металлическими носками, в кармане куртки — пистолет, а на поясе — нож.
— Кто здесь? — спросила я громко.
— Макс, — ответила фигура за порогом.
Слава богу, свои.
Я повернула замок.
Макс не торопился переступать порог. Стоял, смотрел на меня одновременно и с радостью, и с жалостью, и с виной, и с чем-то еще… как недавно Елена Леонидовна. Маленькие глаза цвета мушиных крылышек часто моргали. Здороваться он не стал.
— Как рука? — спросил Макс с живым интересом.
— Терпимо.
— Че ревешь-то?
— Да так…
— Кто с тобой в квартире?
Я вытерла нос рукавом и отступила в коридор, приглашая его войти.
— Никого.
— То есть? — насторожился Макс.
— У Артема проблемы какие-то, — стала объяснять я, — с другом… Дэном.
Макс кивнул: знаю.
— Димку, Влада и Чжао он взял с собой. А Артур… — Тут мое лицо перекосило, и я разревелась, моля про себя, чтобы этот чужой, некрасивый, грубый Макс сейчас же сделал один чертов шаг мне навстречу, обнял по-братски и сказал хоть пару слов в утешение. Макс не был телепатом, поэтому не шелохнулся.
— Что Артур?
— Ушел…
Удивительно, но он как-то сразу понял. Поэтому не спросил «куда?», а спросил:
— Насовсем?
Я закивала, продолжая размазывать по щеке слезы.
— Дела, — покачал головой Макс. — Ну да ладно, это ничего не меняет. Ты собирайся давай. Мне велено тебя и… только тебя, — поправился он, вспомнив про Артура, — перевезти в другое место. Там безопаснее. Давай, торопись. Я за тебя перед Артемом отвечаю.
— Но Артем мне ничего не…
«Говорил», хотела закончить я, но тут вспомнила, что позвонить он мог разве что Артуру (моя заветная трубка осталась в клубе за сотни километров отсюда), а его телефон наверняка сейчас, кувыркаясь, летит с моста в Енисей. Или уже упал на дно.
— Хорошо, — послушно сказала я. — Только собирать мне нечего. Разве что… погоди, я сейчас.
Я вспомнила про Артемовы телефоны. Они все еще лежали в комнате и попеременно звонили. Я, понятное дело, к ним не притрагивалась. До настоящего момента. Теперь, раз уж Артем решил сменить базу, имеет смысл захватить их с собой. Я растолкала трубки по просторным карманам. Взгляд упал на Артемов ноутбук. С трудом запихав его в чехол, я сообразила, что где-то здесь должны быть и вещи Влада и Димки. Две небольшие туго набитые дорожные сумки отыскались в коридоре.
