Книга Европа, страница 37. Автор книги Ромен Гари

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Европа»

Cтраница 37

Но теперь посла беспокоил уже не Барон, а то, что было там, за ним, внутри, в дрожащем свете свечи: неясный силуэт в ночном колпаке с кружевами и одеялом на коленях, воздевший руку… Зажав в пальцах карту, Мальвина фон Лейден предрекала выигрыш…

Барон беспрестанно водил в темноте своей сигарой, чтобы эта горящая точка, двигавшаяся в ночи, подтвердила противнику: было бы крайне досадно, если бы еще на этом, предварительном, этапе Дантесом овладело сомнение и он преждевременно открыл бы что-либо… совершенно ненужное. Например, что Барон не существует. В этом случае он мог бы взять себя в руки и уйти от наказания, которое назначила ему Мальвина фон Лейден: она продумала весь механизм возмездия с такой тщательностью, которая, казалось, не оставляет ничего на долю случая, что, конечно, должно было весьма забавлять Его Величество Случай.


Удар грома разбудил посла. Он заснул в кресле, оставив валяться в ногах наполовину собранный чемодан. Ветер надувал парусом занавеску, скоро должен был начаться дождь; посол встал, чтобы закрыть окно. Вся площадь перед дворцом Фарнезе, как и тротуары, и фасады, и крыши домов, казалось, была зашпаклевана каким-то гладким покрытием с синими прожилками. Дантес поднял глаза и увидел то, что он принял сперва за вспышку. Но он тут же заметил абсолютную неподвижность этой изломанной линии: то была щель, трещина. Она прорезала небо, рассекала пополам линию фасадов напротив и всю piazza [44] , затем пересекала улицу и… Посол пристально смотрел на эту линию разлома, которая проходила по его телу, разделяя его надвое своим светящимся грифелем и отрывая его от него самого.

В лицо ему ударил лунный свет. Дантес, который, конечно, забылся, прильнув к стене, сделал усилие, чтобы проснуться и понять, что то был сон — или все-таки реальность… В течение нескольких секунд он, чувствуя, как бешено колотится его сердце, был склонен думать, что он не находится сейчас ни в своей спальне на вилле «Флавия», ни во дворце Фарнезе, который он должен был покинуть на следующий день, чтобы отправиться во Флоренцию, но что он участвует в какой-то совсем другой игре, на каком-то другом варварском суде Судьбы, где чья-то рука, завладевшая им, передвигала его с одной клетки шахматной доски на другую, но потом спешно возвращала на исходную позицию… Гризайли на потолке застыли в неподвижном хороводе; паркет по крохам собирал осколки луны. Дантес, который, должно быть, забылся, прислонившись к стене, тихонько отодвинул бархатную портьеру и увидел, что Барон все так же спокойно докуривает свою сигару, стоя на балконе. За ним, в дрожащем свете свечи, чей-то неясный силуэт в ночном колпаке из белых кружев медленно опускал карту в центр поля на одеяле, где был раскинут пасьянс. В самом деле, выпала удача.

Дантесу стало страшно.

XXVIII

Он услышал, как откуда-то издалека доносится чей-то кашель, сухой и дрожащий. Кашель все приближался, неумолимо. Посол открыл глаза. Занавески белого шелка были уже кем-то отдернуты, вся комната была залита светом, который вынудил его тут же закрыть горящие веки. Снова послышался кашель, и посол увидел своего дворецкого с подносом в руках, глядевшего на него с выражением заботливого внимания и горького упрека: постель была пуста. Остывающий кофе дымился в чашке.

— Ванна готова, Ваше Превосходительство.

Саквояж стоял рядом с креслом, там, где он его и оставил. Какие-то вещи валялись на ковре. Должно быть, он выронил их, когда сон наконец сморил его.

Дантес поднял глаза на чашку с кофе.

Не могло быть и речи о том, чтобы подозревать в чем-либо старого Массимо, который был сама честность и всю свою жизнь посвятил «превосходительствам» и респектабельности. Однако Дантес не притронулся к кофе. Посла нельзя было назвать очень уж тщеславным человеком, но если было что-то, чем он мог с полным правом похвалиться, так это хорошей головой: «хранить голову в холоде» вошло у него в правило. Таким образом, за всю его жизнь у него ни разу не было психических расстройств, подобных тем, которые мучили его последние несколько недель и достигли своего апогея в эту довольно пакостную ночь, которую он только что пережил. Разве еще совсем недавно не представлял он себя, причем так реально, как обычно и бывает в кошмарах, осаждаемым призраками на вилле, которая четверть века тому назад была свидетелем его любовной связи с Мальвиной фон Лейден? Во всех этих молниеносных передвижениях во времени и пространстве можно было усмотреть утверждение некой гипнотической силы, которая вызывала у него такое чувство, будто он игрушка чьей-то чужой воли, нестерпимое ощущение, что у тебя есть хозяин. Ясность рассудка, только что вернувшаяся к нему, тоже вызывала опасения: все приобрело слишком большую точность, отчетливость, основательность, так что все это казалось очередным надувательством, некой обманчиво убедительной уловкой. Сама его бессонница, которая в последнее время, можно сказать, протекала беспрерывно, внезапно набросилась на него, словно напав откуда-то извне, так, будто и она тоже была специально, искусственно и, чтобы уж быть до конца откровенным, медикаментозно спровоцирована. Словом, хотя ему противно было даже гипотетически допускать такое мелодраматическое предположение, следовало признать очевидное: кто-то из его окружения накачивал его наркотиками, и, выражаясь еще яснее: кто-то пытался, одному Богу известно, зачем, заставить его потерять рассудок или по меньшей мере расстроить его психическое равновесие. Конечно, всем известна была его склонность к мифам, — его увлечение Европой, этой сущностью, настолько же чуждой реальности, как мифологическое божество, носящее то же имя, — и он этого вовсе не скрывал, но между мечтаниями и галлюцинациями все-таки есть большая разница. Здесь, вероятно, не обошлось без ЛСД, чтобы вызвать лихорадочный бред, без какого-нибудь метедрина, амфетаминов в лошадиных дозах, чтобы не давать ему расслабиться, а может, и то и другое: кто-то систематически, непонятным образом, который еще предстояло прояснить, вводил в его организм высокотоксичные химикаты, предназначенные для нервной системы, эффект которых был уже налицо.

Если только… Дантес внимательно посмотрел на потолок. Он только что вспомнил об известном случае миссис Клэр Баут Лус, посла Соединенных Штатов в Риме, при администрации Эйзенхауэра. Она отравилась пылью мышьяка и свинца, которая отслаивалась от плафона, написанного еще Тьеполо, на потолке комнаты, которая служила ей спальней. Сомнительно, однако, чтобы какие-то галлюциногенные микрочастицы присутствовали в составе красок, использовавшихся в росписях дворца Фарнезе. Значит… Да, но кто? Как? И главное, почему?

— Кофе, ваше превосходительство?

— Нет, спасибо.

Он отложил свой отъезд во Флоренцию на двадцать четыре часа: в любом случае, Эрика и «племя» прибудут туда только послезавтра. Дантес хотел зайти к доктору Туцци, но, хотя он полностью доверял знаменитому неврологу, сама перспектива этого визита была ему неприятна. Он с трудом представлял себе, что посол Франции спешит к врачу, чтобы рассказать ему, что кто-то пытается свести его с ума, подмешивая всякую дрянь ему в еду. Может быть, это и была трагедия, но все это выглядело несерьезно. Ему сложно было бы объяснить, почему он так решил, но это было ниже его достоинства: вся эта ситуация никак не вязалась с его положением.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация