«Однако, — оборвал он себя, — вы, кажется,
смеетесь, мистер Петерик?»
«Да что вы! Отнюдь. Есть множество занимающихся спиритизмом
людей, которым я доверяю безоговорочно, как, впрочем, и любому рекомендованному
ими лицу. Полагаю, у этой вашей миссис Спрагг отличные рекомендации?»
Саймон снова разразился потоком благодарственных слов по
поводу этой особы. Она ниспослана ему Богом. Он повстречал ее на водах, где
провел летом два месяца. Случайная встреча, но поистине судьбоносная!
Я был искренне огорчен. Мало того, что подтвердились самые
мои худшие опасения, я еще и совершенно не видел выхода из этой ситуации. Как
следует поразмыслив, я все же решился написать Филиппу Гарроду — мужу старшей
из племянниц Саймона. Я постарался быть сдержанным и объективно обрисовать ему
ситуацию, выразив опасение, что подобная женщина может вредно повлиять на
старика. Попросил также познакомить Клоуна с какими-нибудь действительно
достойными уважения медиумами. Мне почему-то казалось, Филипп Гаррод сумеет
что-либо предпринять.
Тот действовал быстро. Он сразу понял то, чего не сумел
понять я: состояние здоровье Саймона Клоуда внушает самые серьезные опасения.
Филипп Гаррод оказался человеком практичным: мысль, что его жену, равно как и
ее сестру с братом, могут лишить законного наследства, очень ему не
понравилась. На следующей же неделе он прикатил в компании самого профессора
Лонгмана. Лонгман был крупным ученым, и именно благодаря его увлечению
спиритизмом общественное мнение вынуждено было относиться к этому феномену с
серьезностью. Это был не только талантливый, но и чрезвычайно честный и
порядочный человек.
К сожалению, результаты этого визита были плачевны. За все
время своего пребывания в доме Лонгман так и не сказал ничего определенного. Он
присутствовал на двух сеансах — подробностей не знаю, — но все время
уклонялся от их обсуждения, и лишь позже написал Филиппу Гарроду письмо. В нем
он признавал, что бессилен уличить миссис Спрагг в мошенничестве, хотя — но это
его личное мнение — «голоса» духов действительно были поддельными. Он писал
также, что, если мистер Гаррод сочтет уместным, он может показать это письмо
своему дяде, и предлагал свести мистера Клоуда с абсолютно благонадежным
медиумом.
Филипп Гаррод отнес письмо дяде, но результат оказался
совершенно не тем, на какой он рассчитывал. Старик пришел в неописуемую ярость.
Все это обычные интриги! Миссис Спрагг святая! Завистники хотят оклеветать ее!
Она предупреждала его о черной зависти, в атмосфере которой вынуждена жить.
Если уж на то пошло, сам Лонгман признал, что никакого мошенничества нет!
Эвридика Спрагг поддержала его в трудную пору его жизни, и он не даст ее в
обиду, даже если для этого придется порвать с семьей. Эта святая и бескорыстная
женщина значит для него больше, чем кто бы то ни было в мире!
Филиппа Гаррода буквально вышвырнули из дома. Этот припадок
ярости плохо отразился на здоровье Клоуда. Его состояние заметно ухудшилось. Он
слег. Было ясно, что ему уже не подняться, и смерть только избавит его от
страданий.
Через два дня после той ссоры старик сам меня вызвал, и я
спешно к нему отправился. Клоуд лежал в постели и, даже на мой неискушенный
взгляд, был совсем плох.
«Мне осталось совсем немного, — заметно задыхаясь,
произнес он, — Молчи, Петерик, молчи. Я знаю. И перед смертью хочу
выполнить долг перед существом, сделавшим для меня больше, чем кто-либо в этом
мире. Я хочу переписать свое завещание».
«Хорошо, я немедленно составлю требуемый документ и вышлю
вам», — ответил я.
«Э, нет, дорогой, так не пойдет, — прохрипел он. —
Может, я и до утра не дотяну. Я здесь на бумажке написал, чего мне надо, —
Клоуд пошарил у себя под подушкой, — а вы уж скажите, если что не так».
Он достал лист бумаги, покрытый какими-то каракулями. Вскоре
я в них разобрался. Он оставлял по пять тысяч фунтов племянницам и племяннику,
а все остальное — Эвридике Спрагг. «С благодарностью и любовью».
Я был возмущен и расстроен, но поделать ничего не мог. О
сумасшествии и речи не шло: голова у старика работала не хуже, чем у других.
Клоуд позвонил служанкам. Тут же явились горничная Эмма Гонт
— пожилая женщина, много лет проработавшая в доме и теперь самоотверженно
ухаживавшая за больным, и кухарка Луси Дейвид — пышущая здоровьем особа лет
тридцати. Саймонд Клоуд в упор взглянул на них из-под кустистых бровей.
«Я хочу, чтобы вы засвидетельствовали мое завещание. Эмма,
подай мою авторучку».
Горничная открыла ящик стола и принялась там рыться.
«Да не в этом, — раздраженно проворчал старик. —
Будто не знаешь, что она всегда лежит в правом ящике!»
«Да нет же, сэр, как раз в левом», — ответила та,
протягивая ему ручку.
«Значит, ты ее просто не туда положила, когда брала в
прошлый раз, — пробурчал старик. — Терпеть не могу, когда вещи не
кладут на место».
Продолжая ворчать, он взял у нее ручку, переписал
подправленный мной черновик на чистый лист и расписался. За ним свои подписи
поставили Эмма Гонт и Луси Дейвид. Я сложил завещание и положил его в плотный
голубой конверт, который всегда ношу с собой. Полагаю, вы знаете, что завещание
обязательно должно быть написано на самой обычной бумаге.
Когда служанки уже выходили из комнаты, Клоуд с перекошенным
от удушья лицом рухнул на подушки. Я в испуге отшатнулся, а Эмма Гонт не
раздумывая бросилась к кровати. Однако старику полегчало, и он слабо улыбнулся:
«Все в порядке, Петерик, не волнуйтесь. Если я и умру, то
сделаю это с легким сердцем, ибо сделал все, что хотел».
Эмма взглядом спросила меня, можно ли ей идти. Я кивнул, и
она повернулась к двери, но неожиданно остановилась и подняла что-то с пола.
Это был голубой конверт, который я, должно быть, выронил от неожиданности. Она
подала его мне, и я сунул его в карман пальто.
«Знаю, Петерик, вам все это не по душе, — заговорил
Саймон Клоуд, когда Эмма ушла. — Но вы, как и остальные, не в силах
справиться с предубеждением».
«Предубеждение здесь ни при чем, — возразил я. —
Вполне возможно, миссис Спрагг именно та, за кого себя выдает, и мне решительно
нечего было бы возразить, оставь вы ей некоторую сумму в знак признательности.
Но, послушайте, Клоуд, лишать наследства в пользу чужого человека собственную
плоть и кровь — вот это мне действительно не по душе».
Сказав это, я повернулся и ушел. А что мне еще оставалось?
Мэри Клоуд встретила меня в холле.
«Выпейте на дорогу чайку, сэр. Это же недолго», —
сказала она и повела меня в гостиную.
В камине горел огонь, комната выглядела уютно и приветливо.
Мэри помогла мне снять пальто. Потом вошел ее брат — Джордж. Он взял у нее
пальто, сложил на стуле в дальнем конце комнаты и, вернувшись к камину, возле
которого Мэри накрыла стол, уселся вместе с нами. Каким-то образом разговор коснулся
имения. В свое время Саймон Клоуд заявил, что не желает тратить на него время и
передал бразды правления Джорджу. Теперь беднягу страшно тяготила такая
ответственность, и я, чтобы успокоить его, предложил пройти в кабинет и
посмотреть, все ли бумаги в порядке. После чая мы так и поступили, причем Мэри
Клоуд тоже при этом присутствовала.
