— Впрочем, я, может, не совсем к ней справедлив, —
продолжил доктор Ллойд. — Перед самым отъездом она все же сделала попытку
поделиться со мной тем, что могло бы в корне изменить ситуацию. Вероятно,
совесть просыпается слишком медленно, и требуется изрядное время, чтобы она
проснулась совсем.
Накануне отъезда с Канарских островов она попросила меня
заглянуть к ней вечером. Я пришел. Первым делом она от всей души поблагодарила
меня за помощь. Я, разумеется, ответил ей, что на моем месте так поступил бы
каждый порядочный человек.
Она немного помолчала, а потом вдруг спросила:
«Как вы думаете, доктор, можно ли оправдать того, кто
берется собственными руками вершить правосудие?»
Я ответил, что вопрос, конечно, сложный, и тем не менее я
уверен, что нет. Закон есть закон, и нужно его соблюдать.
«Даже, если закон бессилен?»
«Я не совсем вас понимаю».
«Это трудно объяснить. Что, если человек решается на
противоправное — преступное даже — действие из совершенно благих побуждений?»
Я заметил ей, что большинство преступников именно так и
оправдывают свои поступки.
Она даже отпрянула от меня, и я расслышал, как она тихо
простонала:
«Это ужасно, ужасно».
И тут же уже совершенно спокойным голосом попросила у меня
снотворного.
«Совершенно не могу с тех пор спать. Такое потрясение!» —
объяснила она.
«И только? Вы уверены, что причина действительно в этом? Вас
ничего не мучит, в голову не лезут всякие мысли…»
«Это какие же?» — резко переспросила она, глядя мне прямо в
глаза.
«Ну, бессонница частенько бывает вызвана тревогой», —
невозмутимо пояснил я.
«Тревогой о будущем или о прошлом, доктор?»
«И то, и другое».
«Прошлое разве вернешь? Что толку о нем тревожиться! Что
было, то было. Бесполезно! Лучше не вспоминать. Не думать».
Я выписал ей легкое снотворное и попрощался. По дороге домой
я все время размышлял над ее словами. «Разве вернешь…» Кого вернешь? Или что?
Думаю, тот наш последний разговор в некоторой степени
подготовил меня к развязке всей этой истории. Разумеется, я и предвидеть не
мог, что случится, но, когда это произошло, оно уже не было для меня полной
неожиданностью.
Мэри Бартон не произвела на меня впечатление раскаявшейся
грешницы — скорее, женщины, готовой ради своих убеждений на все. По крайней
мере, до тех пор, пока она в них верит. И еще мне почему-то казалось, что наш с
ней разговор стал началом конца этой веры, так долго служившей оправданием ее
совести.
Вскоре я прочел в газете следующее. Это случилось в одном из
частных корнуоллских курортов. Как всегда в конце марта, отдыхающих было
немного, развлечений еще меньше, поэтому странное поведение одной дамы, некой
мисс Бартон, сразу стало объектом их пристального внимания. Ночами напролет она
бродила по своему номеру, разговаривая вслух и мешая соседям спать. Вскоре она
Явилась к местному викарию. Решительно заявив ему, что она совершила некое
преступление, затем она как будто передумала, стремительно поднялась и вышла,
сказав, что зайдет в другой раз. Викарий отнес этот визит за счет поврежденного
рассудка несчастной и никаких мер не принял.
Однако на следующее утро мисс Бартон исчезла. В ее номере
нашли адресованную коронеру записку следующего содержания:
«Вчера я пыталась рассказать все викарию, признаться ему…
Мне не позволили. Она запретила. Сказала, есть только один способ все исправить
— уйти из жизни. Жизнь за жизнь. Я должна разделить ее участь — исчезнуть в
морской пучине.
Я думала, обстоятельства оправдывают меня — теперь понимаю,
что ошибалась. Получить прощение Эйми я могу единственным способом: последовать
за нею…
Прошу никого не винить в моей смерти.
Мэри Бартон».
В одной из отдаленных пещер на берегу обнаружили ее одежду.
Все говорило за то, что она разделась и заплыла в море. Там очень сильное
течение…
Тело так и не нашли. По истечении положенного в таких
случаях срока Мэри Бартон была автоматически признана погибшей. Поскольку
никакого завещания она не оставила, все ее состояние — а она была очень богатой
женщиной — отошло ближайшей родственнице: двоюродной сестре, проживающей с
семьей в Австралии. Газеты без колебаний связали ее смерть с трагедией на
Канарских островах. Гибель подруги, пошатнувшаяся психика и так далее… По делу
о смерти Мэри Бартон суд вынес формальное и обычное в таких случаях заключение:
самоубийство на почве временного помешательства.
Такова трагедия Эйми Даррант и Мэри Бартон. И здесь занавес
опускается.
Воцарившуюся тишину нарушил протестующий возглас Джейн
Хелльер:
— Доктор! На самом интересном месте! Ради Бога,
продолжайте.
— К сожалению, мисс Хелльер, жизнь сама решает, где ей
поставить точку. Продолжения у меня нет.
— Но я хочу знать продолжение! — капризно заявила
Джейн.
— Тогда, мисс Хелльер, — вступил в разговор сэр
Генри, — придется пошевелить мозгами. Нам предстоит решить загадку доктора
Ллойда: почему Мэри Бартон убила свою компаньонку?
— Да мало ли почему! — живо откликнулась Джейн
Хелльер. — Можно придумать тысячу причин… Она могла просто ее разозлить…
Или вот еще: ревность. Правда, доктор Ллойд не упомянул ни одного мужчины. Но,
сами понимаете: пароход… Эти морские путешествия… Ну что вам объяснять!
Мисс Хелльер прервала рассуждения и надолго замолчала,
предоставив собравшимся сочувственно пожелать лучшего содержимого ее прекрасной
головке.
— У меня тоже есть несколько предположений, —
сказала наконец миссис Бантри. — Но, кажется, внимания заслуживает только
одно. Я думаю, отец мисс Бартон когда-то разорил отца Эйми Даррант, и дочь
решила отомстить. Ой, нет, снова я все перепутала! Тут ведь богатая хозяйка
убивает бедную компаньонку, да? Значит, дело не в деньгах… А-а, ну тогда все
ясно! У мисс Бартон был младший брат, который застрелился из-за несчастной
любви к Эйми Даррант. Ну вот… Мисс Бартон терпеливо ждала своего часа. Наконец
Эйми осталась без средств к существованию, мисс Бартон взяла ее в компаньонки, увезла
на Канары и там рассчиталась. Ну как?
— Замечательно! — восхитился сэр Генри. —
Единственное «но»: а вдруг у мисс Бартон не было младшего брата?
— Дедукция говорит, что был, — возразила мисс
Бантри. — Иначе исчезает мотив. Так что обязательно должен был быть брат,
причем младший. Это же элементарно, Ватсон!
— Умница, Долли, — вмешался ее муж. — Жаль,
что это всего лишь предположение.
