«Мастер Бербедж, сэр, послал меня к вам с поручением, он просил…»
«Теперь запомни, — сказал доктор и поднял палец, — что стоять ты должен совершенно неподвижно. Даже глазом не смей моргнуть, пока я тебе не разрешу. Слышишь, что я сказал?»
Уилл кивнул.
Ему стало как-то не по себе. А вдруг его сейчас заколдуют? Лучше делать так, как тебе сказали. Доктор Ди вернулся к шатру, постоял у входа и снова подняв палец, погрозил Уиллу.
«Ни единого движения. Умри и не дыши. Начали».
Он снял со стеклянного глазка черную крышечку и стал что-то бормотать про себя, не то считал, не то молился. Уилл не мигая смотрел в стеклянную линзу, как будто в глаза василиску, откуда вот-вот вылетит смертоносный луч. Потом доктор опять закрыл глазок крышечкой; набрал полную грудь воздуха и скрылся внутри.
Уилл стоял, как примороженный, не мигая и слушая, как стучит сердце, а в уголках глаз у него собирались слезы.
Наконец доктор Ди появился снова и как будто в первый раз увидел Уилла.
«Прошу у вас прощения, сэр! Можете двигаться, двигаться, скакать и танцевать».
В руках у него было что-то плоское, как блюдо, завернутое в кусок черного бархата.
«Иди сюда, — сказал он. — Иди сюда и расскажи, чего на сей раз хочет от меня мой друг Бербедж».
Доктор Ди провел его в дом, который казался много больше обычного человеческого жилья, как будто несколько домов собрали вместе; в стенах прорублены двери, а между кухней, кладовой и прачечной — крытые свинцом галереи. Уилл проследовал в кильватере раздувающейся на ходу докторской мантии и шаркающих шлепанцев в большую вытянутую в длину комнату, вдоль которой в обеих стенах были прорезаны затянутые переплетом маленькие оконца; в комнате было столько разных предметов, и в таком беспорядке, что Уилл не то что никогда не видел ничего подобного, но даже и представить себе не мог.
Самое настоящее логово чародея.
И дело было даже не столько в медной небесной сфере, уменьшенном скелете небосвода: такая могла быть у любого шарлатана; и не в двух пергаментного цвета глобусах, которые стояли бок о бок как две концепции мироздания, и не в градуированных астрономических приборах, чье назначение Уиллу было неизвестно, но выглядели они куда волшебнее, чем любой lignum vitae. Дело было не в дикой смеси предметов привычных и экзотических: желтозубый череп (sal cranii humani), самоцветы, кристаллы, кусочки разноцветного стекла в глиняных мисках, или разложенные по столам, или подвешенные возле окон, чтобы окрашивать в разные цвета свет солнца; и не в прошитых бечевой рукописях, не в листах бумаги, исписанных на трех или четырех языках и разложенных, развешанных повсюду, словно бы для того, чтобы напоминать доктору Ди об открытых им тайнах, о которых он в противном случае мог забыть; дело было во всех этих вещах вместе взятых, да еще и отразившихся в большом выпуклом зеркале на стене, плюс черный кот, который как раз обнюхивал на столе остатки ужина (голубиные косточки и сырную корку), да еще метелка из перьев торчала из кармана повешенной на гвоздике мантии, как нелепая взъерошенная птица.
Но прежде всего поражали книги; он в жизни не видал, чтобы в одном месте разом было столько книг: книги в высоких шкафах, книги, стопками наваленные по углам, книги, устало привалившиеся друг к другу на полках, книги в переплетах и без переплетов, и в этой комнате, и в коридоре, ведущем в другую комнату, также до самого потолка увешанную книжными полками; открытые книги лежали поверх других открытых книг на столах и на стульях. В доме своих родственников, Арденов, Уилл тоже видел большое собрание книг, аж несколько дюжин: накрепко запертые в шкафах, умолкшие, казалось, навсегда. Но здесь их были сотни, а может и тысячи, и он почти успел убедить себя в том, что слышит, как они перешептываются между собой, пересказывая друг другу заключенные в них тайны.
Доктор Ди услышал, как шаги Уилла сбились с ритма и смолкли, и вернулся из ведущего в другую комнату коридора.
«Ты книгочей?»
Уилл не знал, что ему на это ответить, а потому смолчал.
«Здесь есть книги, которые могли бы пригодиться актеру, — сказал доктор Ди. — У меня есть Эсхил, Еврипид. Ты читаешь по-гречески? Нет. Что ж, здесь есть и книги по истории, Леленд и Полидор. Еще я купил новую хронику Холиншеда, только ее еще не успели мне доставить. Плутарх, в переводе Норта. Весьма занятные истории».
«И вы их все читали?» — спросил Уилл шепотом, но голос сорвался.
Доктор Ди приспустил свои странные очки на кончик носа и улыбнулся поверх стекол.
«Если хочешь, — сказал он, — можешь приходить сюда и копаться в них сколько влезет. Которые понравятся — прочтешь. Сюда много кто ходил, у каждого свой интерес. Забавные сюжеты. История. Наука».
Он помолчал немного, ожидая от мальчика хоть какого-то ответа, Благодарствуйте, сэр, пусть даже из чистой вежливости, но Уилл стоял и молча смотрел на него.
«Ну, что ж, проходи, — сказал он, — и расскажи, чего хочет от меня мой друг Бербедж. Проходи».
Он проводил Уилла из комнаты и через путаницу коридоров провел его в исполненную разнообразнейших запахов кладовую, где стояли кувшины и бутылки, реторты и перегонные кубы, похожие на больших жирных птиц, колбы под пробками, пустые и полные; а потом пропустил его перед собой и втолкнул сквозь занавешенную тяжелым пологом дверь в комнату с заложенными ставнями окнами, где на столе горела одинокая свеча.
«Проходи, — сказал он. — Так что же привело вас ко мне, сэр?»
Уилл, как мог, сбиваясь и путаясь, объяснил, чего хочет Бербедж, насчет медных сосудов, про которые он, честно говоря, и сам не очень понял; доктор Ди кивал и время от времени делал горлом хмыкающий звук, продолжая при этом заниматься какой-то своей работой, которая, с точки зрения Уилла, наверняка имела самое непосредственное отношение к чернокнижничеству.
«Чтобы отражать, возвращать голос, сэр, через эти, как их…»
«Мм. Мм-хм».
Он развернул кусок черного бархата и вынул их него тонкую и темную металлическую пластину, аккуратно прихватив ее за углы. И тут же опустил ее в маленькую ванночку, залитую почти под край какой-то жидкостью; пластина погрузилась на дно и стала коричневой, потом красновато-коричневой. Доктор Ди стал внимательно вглядываться в нее. На поверхности пластины стали появляться черные пятна, понемногу проступая и сливаясь в некие слитные формы.
«Ага», — сказал доктор.
Парой крошечных щипчиков он вынул из ванночки пластину, повертел ее так и эдак, давая жидкости стечь. Потом перенес ее на край рабочего стола, захватив по дороге огарок свечи, и поставил горящую свечку под маленький, на треноге, тигель.
«Ртуть», — пояснил он. И, улыбнувшись, прижал к губам палец.
Когда ртуть достаточно нагрелась, он подержал над ней пластину, под углом, так, чтобы пар равномерно обтекал ее; время от времени он удовлетворенно поглядывал на проступившее изображение. Наконец он распахнул ставни — дневной свет тут же залил комнату — и протянул пластинку Уиллу.
