— Джордж? — спросила Софи. — Оберон?
— Их я не вижу. Только ее.
— Боже.
— Все нормально. По крайней мере, она здесь. — Сестры отвернулись от окна. На лицах тех, кто собрался в двойной гостиной, было написано взволнованное ожидание. — Она приехала, — кивнула Элис. — Скоро отправляемся.
Заглушив мотор автомобиля, Ариэл Хоксквилл несколько мгновений сидела и прислушивалась к воцарившейся тишине. Потом выбралась наружу. С соседнего сиденья она взяла сумку на ремне из кожи аллигатора и замерла под моросившим дождиком. Глубоко вдохнув вечерний воздух, она подумала: весна.
Она направлялась на север, в Эджвуд, второй раз, и теперь ей пришлось одолевать рытвины и борозды изношенных дорог, а также контрольно-пропускные пункты, где проверяли паспорта и визы. Пять лет назад, при первом посещении, о таком невозможно было бы и подумать. Хоксквилл подозревала, что за ней следят, если не всю дорогу, то часть, но в путанице дождливых проселков, которая вела от шоссе к Эджвуду, хвост неминуемо должен был отстать. Она явилась одна.
Письмо от Софи было странным, но настоятельным; во всяком случае, Хоксквилл надеялась, что оно оправдает риск (зная, что ее почту просматривают, она не велела родственникам писать ей в Столицу), путешествие и длительный отрыв от государственных дел в столь критическое время.
— Привет, Софи, — сказала она, когда две высокие сестры вышли ей навстречу на крыльцо. Оно было темным: фонарь не зажигали. — Привет, Элис.
— Привет, — отозвалась Элис. — А где Оберон? Где Джордж? Мы просили…
Хоксквилл поднялась по ступеням.
— Я сходила по указанному адресу и долго стучала в дверь. Похоже, дом стоит пустой…
— Он всегда так выглядит, — вставила Софи.
— …Так что ответа не было. Мне почудился за дверью какой-то шум, и я позвала их по именам. Отозвался кто-то с акцентом: они, мол, ушли.
— Ушли? — удивилась Софи.
— Ушли. Я спросила, куда и на какое время, но никто не ответил. Задерживаться я не решилась.
— Не решились? — спросила Элис.
— Можно войти? Ночь чудесная, но немножко сырая.
Родственницы не имели понятия и, как предполагала Хоксквилл, даже не могли себе вообразить, насколько опасно им с нею встречаться. К этому дому устремлялись вожделения некоего лица, которое не знало о его существовании, но сжимало вокруг него кольцо. Хоксквилл надеялась, однако, что тревожить их нет необходимости.
В свете единственной тусклой свечи холл представлялся тенистым и огромным. Хоксквилл последовала за своими родственницами по невообразимым внутренним лабиринтам: вниз, вкруговую, вверх — и оказалась наконец в двух соединенных между собой больших комнатах, где пылал очаг, горел свет и где к ней обратилось множество любопытных, ожидавших ее прихода лиц.
— Это наша родственница, — пояснила Дейли Элис. — Давно потерявшаяся из виду. Зовут ее Ариэл. А это наша семья, — обратилась она к Ариэл, — вы с ними знакомы. И еще кое-кто. Похоже, собрались все. Все, кто мог. Схожу за Смоки.
Софи подошла к круглому столику, где горела медная лампа под зеленым стеклянным абажуром и лежали карты. При виде их у Ариэл Хоксквилл подпрыгнуло сердце. Дело было не в чужих судьбах, которые в них содержались или отсутствовали; Хоксквилл была уверена в тот миг, что ее судьба в них записана точно. Карты и были ее судьбой.
— Привет, — сказала она, коротко кивнув собравшимся. Она села на стул с прямой спинкой, между очень старой дамой с удивительно яркими глазами и двумя близнецами, мальчиком и девочкой, которые пристроились в одном кресле.
— По какой линии у вас родство? — спросила Мардж Джунипер.
— Насколько мне известно, это в строгом смысле не родство. Отец Оберона, сына Вайолет Дринкуотер, был моим дедом. Я происхожу от его более позднего брака.
— Ага, — кивнула Мардж Джунипер, — эта ветвь семьи.
Хоксквилл почувствовала на себе взгляды и мимолетно улыбнулась двум детишкам в кресле, которые рассматривали ее с робким любопытством. Редко встречаются с посторонними, — предположила Хоксквилл, не зная, что Бад и Блоссом с удивлением и трепетом созерцали сейчас загадочную и немного пугающую даму с сумочкой из крокодиловой кожи, которая (как было сказано в хорошо знакомой им песне) должна явиться в самый главный день.
Пока не украдено
Элис карабкалась вверх, с ловкостью слепого одолевая в темноте ступени.
— Смоки? — крикнула она, добравшись до подножия узкой винтовой лестницы, которая вела в помещение с «оррери». Ответа не последовало, но наверху горел свет. — Смоки?
Подыматься дальше ей не хотелось: низенькая лестница, арочная дверка и тесное холодное помещение под маленьким куполом, набитое механизмами, явно не были рассчитаны на таких высоких людей, как она. Ей всегда бывало там страшно.
— Все уже собрались, — сказала Элис. — Можно начинать.
Обхватив себя за бока, она стала ждать. На запущенном полу скопилась влага, на обоях виднелись бурые пятна.
— Хорошо, — отозвался Смоки, но Элис не услышала, чтобы он пошевелился.
— Джордж и Оберон не явились, — сказала она. — Куда-то ушли. — Она подождала еще и, не услышав ни единого звука, который бы свидетельствовал о том, что Смоки работает или готовится сойти вниз, вскарабкалась по лестнице и сунула голову в дверку.
Смоки сидел на стульчике, как проситель или кающийся перед своим идолом, и не сводил глаз с механизма, заключенного в черный стальной корпус. Увидев открытый корпус, Элис оробела, словно бы вторглась туда, где ее не ждали.
— Хорошо, — повторил Смоки и приподнялся, но только ради того, чтобы достать с полочки на задней стороне корпуса стальной шарик, размером с крокетный шар. Положил его в чашечку или захватное устройство на одном из рычагов, выступавших из колеса, которое содержалось в корпусе. Отпустил руку, и вес шарика потянул рычаг вниз. Когда он стронулся с места, остальные шарнирные рычаги задвигались тоже; один из них с клацаньем распрямился, чтобы принять следующий шар.
— Поняла, как оно работает? — грустно спросил Смоки.
— Нет.
— Неравновесное колесо. Вот эти рычаги на одной стороне вытянуты благодаря шарнирам, но когда они, совершая круг, попадают на другую сторону, шарниры складываются и рычаг повисает вдоль колеса. Так. Та сторона колеса, где рычаги торчат, будет всегда тяжелее другой, и всегда стремится вниз, то есть движется по кругу. Когда ты вкладываешь шар в чашечку, колесо поворачивается и вытягивается другой рычаг. Шар падает в чашечку на этом рычаге, тянет его вниз и по кругу, и так далее.
— Вот как.
Все это Смоки рассказывал ровным голосом, словно повторял старую-престарую историю или набивший оскомину урок грамматики. Элис вдруг вспомнила, что он не обедал.
— Таким образом, — продолжал он, — вес шаров, которые падают в чашечки на этой стороне, выносит рычаги достаточно высоко на другую сторону, чтобы они сложились; чашечка наклоняется, шар выкатывается. — Смоки крутанул колесо вручную, чтобы проиллюстрировать свой рассказ. — Он попадает обратно на полку, скользит вниз и падает в чашку рычага, который только что распрямился на этой стороне, подталкивает рычаг, он дальше движется по кругу, и так без конца. — Ослабнувший рычаг, в самом деле, отпускал шар, и тот попадал на другой, который, клац-клац-клац, высовывался наружу. Рычаг влекся вниз, в конечную точку цикла. Потом колесо остановилось.
