— А ведь верно! — Наталис обрадовался. — Как-то не складывается. Ты не того ловишь, Декстр, этот парень не может быть лазутчиком.
— Но у нас в легионе сидит предатель! Который передает все сведения за реку! Мы шага не можем ступить, чтобы не угодить в ловушку.
— Не Приск! — отрезал Адриан. — Ты сам говорил, что лазутчик Децебала у нас как минимум с зимы, а этот прибыл в конце весны.
— Не Приск, — согласился легат.
— Прикажи его пытать!
— И что мы узнаем? Он сопляк — наговорит всякий вздор, когда начнут жечь огнем! Скажет, что прибыл тайно, сидел в канабе и встречал даков из-за реки в прибрежных кустах! Ты, кстати, утверждал, что Приск во всем сознается, если посидит дней пять в обществе Кротона. Уж не ты ли приказал освободить безумца?
Декстр ничего не ответил, так что можно было считать — Адриан угадал.
— Тогда зачем он поступил в легион? Он же совсем из другой среды. Такие рядовыми не служат.
Наталис кивнул — трудно было не согласиться с аргументом Декстра.
— Судьба его загнала, как охотник загоняет зверя в тенеты. — Адриан решил до конца исполнить роль адвоката.
— Ты сравниваешь легион с силками? — обиделся Наталис.
Адриан понял, что красноречие завело его малость не туда.
— Его ограбили и приговорили к смерти. Он укрылся в легионе, как беглец укрывается в храме. — Адриан выжидательно глянул на легата в надежде, что это сравнение легату больше понравится. Теперь только от Наталиса зависело, замять дело или дать ему ход.
— Ну… — Легат посмотрел на Декстра, потом на Адриана. — За Фирмина мы его судить не будем: Фирмина на него Декстр самолично натравил. В пользу Децебала Приск не шпионил… Раз военных преступлений парень не совершал, его как римского гражданина надо отправить в Рим, пусть его там и судят.
— Это же смертный приговор, — сказал Адриан.
Легат Наталис развел руками.
— Ты доволен? — повернулся Адриан к Декстру.
— Я его с самого начала подозревал. Оказался прав.
— Считай, ты ни за что убил парня.
— Ты что-то там сказал про ограбление… — напомнил Декстр.
— Тебе послышалось, я такого слова не произносил! — Адриан глянул на фрументария с вызовом.
— Он ничего такого не говорил! — спешно заявил Наталис.
* * *
Приска отвели назад в карцер. Кротон куда-то исчез, теперь в тюрьме Приск находился один. Приск повалился на тюфяк без сил. Вокруг была тьма. Неважно — день сейчас или ночь, свет для арестанта погас навсегда.
Часть II
Амфитеатр Тита
[64]Глава I
Мевия
Лето 847 года от основания Рима
[65]
Рим
Днем солнце нещадно жгло маленький перистиль. Ранним утром стена соседнего здания, нависая, накрывала полосой фиолетовой тени внутренний дворик, но потом, когда солнце поднималось все выше, выбеливая ржаво-коричневую старую черепицу, перистиль превращался в раскаленную жаровню. Тень оставалась только под навесом крыши с южной стороны. Перистиль в доме Остория был довольно странный — дерево всего лишь одно-единственное — печальный кипарис с корявым серым стволом, похожим на тело старого раба-привратника, что сидит у двери и вечно дремлет, почесывая за ухом такую же старую и тощую, как он сам, собаку. Когда-то перистиль был вымощен серым и черным мрамором, но Осторий выломал кладку и засыпал садик речным песком, оставив лишь дорожки вдоль стен и бордюр у крошечного бассейна. В бассейн стекала вода во время дождя, но этим летом дождей давно не было, и сейчас на дне остался мерзкий зеленый осадок. Бассейн некому почистить — из прислуги в доме только рабыня-кухарка, старик-привратник да вольноотпущенник Клемент, главным достоинством которого является полное равнодушие ко всему на свете — к ругани хозяина, угрозам, побоям, приказам, запахам, жаре и холоду. Клемент утверждает, что он философ-стоик, и в подтверждение своих слов время от времени достает из-под подушки свиток с сочинением Сенеки — того самого, которому Нерон приказал умереть.
* * *
Утром Гай Осторий неспешно вышагивал по маленькому дворику и говорил, чеканя слова, словно оратор в Юлиевой базилике.
[66]
При этом он даже не смотрел на девушку лет восемнадцати в одной короткой кожаной повязке на бедрах, что невольно пыталась прикрыть руками обнаженную грудь. Осторий был гол, если не считать набедренной повязки и широкого кожаного пояса да еще кожаных ремней на запястьях. Какой-нибудь модный греческий скульптор вполне мог бы выбрать его моделью для статуи Геркулеса. Но только не молодого полубога, а изрядно побитого жизнью героя, свершившего все свои двенадцать подвигов, но так и не нашедшего покоя, признания и славы. На загорелой коже Остория бугрились давние шрамы: один на правой руке, второй — на груди наискось и третий — повыше колена — уже не от меча, а от кинжала, которым Осторий вырезал впившуюся в бедро дакийскую стрелу с крючковатым жалом — а резать надо было быстро, чтобы яд не успел разлиться по телу.
— Меч у тебя в поединке будет кривым, твой же противник выйдет сражаться гладиусом. Заколоть твоим клинком практически невозможно — только если попадешь в шею. Кстати, удар в шею советую отработать отдельно — им придется добивать проигравшего.
— Что ты меня учишь, как соплячку! — возмутилась девушка. — Я сражалась и видела кровь! Я умею…
— Разве? Ты ничего не умеешь. Зрителям нечем будет насладиться — разве что посмеяться над твоей неуклюжестью да пошутить по поводу грудей. — Осторий остановился перед старым кипарисом. — Взгляни на это дерево, оно старше не только меня, но и моего деда, этот кипарис посадили в тот день, когда был убит Юлий Цезарь. Кипарис пережил пожар Рима при Нероне и будет расти еще лет сто, а то и больше. Когда он был маленьким, его мог вырвать с корнем даже ребенок, а теперь три воина не смогут вывернуть его из земли. Но в этом его слабость. Кто неподвижен, тот беспомощен. Смотри!
Осторий дважды ткнул острым кривым мечом в дерево. Лезвие неглубоко погружалось в мягкую древесину, на сером стволе слезой проступила смола.
— Для его жизни эти удары не опасны. Так же, как и для твоего противника. Тело человека подобно дереву. Чтобы лишить его силы, у тебя есть только одно средство — перерубить основные жизненные потоки. Стать дровосеком, который, вместо того чтобы повалить дерево, заставит его засохнуть. А дальше ты будешь только ждать. Ждать, пока твой враг истечет кровью и ослабеет, нанося беспомощные удары на потеху толпе, растрачивая попусту силы. А ты будешь упиваться победой и приветствовать зрителей. Ну, не мне учить тебя этому, Мевия.
