Они перешли из таблиния в малую столовую, где, по заверениям хозяина, для них приготовили небольшую закуску. Но стол был пуст, более того, не убран с завтрака.
— Да что ж такое! — нахмурился Плиний и хлопнул в ладоши. — Где ж эти бездельники. Эй!
В столовую заглянул кто-то из рабов и тут же исчез, наконец, появились двое, один с кувшином вина и бокалами, второй с закусками.
— Они у тебя разбаловались, мой добрый Секунд, — улыбнулся Осторий, разглядывая круглые физиономии слуг.
Плиний вздохнул:
— Да уж… не знаю, что и делать. Не жечь же их каленым железом, как это делает Афраний Декстр.
— Ты не сможешь! — засмеялся Осторий.
— Не смогу. Жизнь человеческая и так коротка и урезана, к чему пятнать ее зверствами? Давно ли я видел прекрасный город, цветущий у подножия Везувия? Нет уже этого города. Я сам с матушкой чудом спасся. Мой дядя погиб на берегу, пытаясь спасти его жителей и подвести поближе корабли Мизенского флота. А Стабии? Эти чудные виллы, непременно выходящие к морю, с прелестными банями, перистилями и садами, совершенными фресками и скульптурами? Все осталось под пеплом, вместе с несчастными жителями. Разве мало изначально жестокости в мире, чтобы нам ее вновь и вновь умножать?
Плиний что-то еще говорил о росписях и виллах, Гай не слушал. Внезапно он ощутил себя живущим на берегу моря, в уютной и просторной вилле. Он стоит в гостиной, но не развлекается или читает, а расписывает стену. На незаконченной фреске — цветущий луг, и по этому лугу шествует Весна в облике юной девушки. Примавера-Весна рассыпает из бронзового рога лиловые и белые цветы, кисть скользит по влажной штукатурке, намечая легкий шарф на плечах девушки. Внезапно темнеет. Гай выходит в перистиль и видит, как падает с неба черный пепел. Сквозь страшный этот дождь мерещится в сером небе огромное облако над Везувием.
Слуги, увидевшие этот ужас, с криком кидаются к хозяину. «Бежать!» — кричат наперебой. Они успеют, на берегу их ждет лодка для катаний, каждовечерне она принимала хозяина и его гостей на борт ради сладостных увеселений, теперь спасет всем жизнь. Скорее!
Но Гай возвращается в комнату и смотрит на стену.
У девушки на фреске недорисована рука, кисть ее лишь намечена блеклой розовой краской. Рука, протянутая к цветку. Гай не может бежать. Он должен закончить фреску. Дорисовать руку и цветок. Пусть другие бегут. Он останется. Пока страшное облако докатится до Стабий, он все закончит…
— Что с тобой! Гай! Гай! — Отец несколько раз тряхнул его за плечо.
Гай очнулся. Провел ладонью по лицу — обильная испарина выступила на лбу. Капли пота стекали по спине под новенькой туникой, и руки дрожали.
— Я был там только что… — сказал он.
— Где?
— В Стабиях. Я видел фреску. Девушка-Весна.
— Девушка в оранжевой столе
[85]
на зеленом лугу? — живо переспросил Плиний.
Поначалу Гай не мог вымолвить ни слова, лишь молча кивнул.
— Он хорошо рисует, — как будто извиняясь за сына, сказал Осторий.
— Для римлянина это не имеет значения, — мягко улыбнулся Плиний.
— Откуда… Как ты догадался, что девушка на фреске была в оранжевой столе? — спросил Гай.
— Я ее видел, — ответил Плиний. — Видел фреску.
* * *
— Что скажешь о предложении Плиния? — спросил отец, когда они покинули дом претора.
— Я не хочу в легион. Я хочу… — Гай на миг задохнулся. — Хочу быть художником.
— Римляне этим не занимаются.
— Но я хочу рисовать!
— Знаешь, Гай, если тебе суждено быть художником, ты им станешь, даже если отправишься служить в легион. Судьба всегда приведет человека к его цели. Но если Судьба против, ты можешь родиться в Афинах в семье лучшего живописца, но не напишешь ни одной картины.
Гай закусил губу. Он едва не плакал. Он готов был погибнуть, лишь бы ему позволили написать эту фреску.
* * *
На другой день Гай зашел к Марку, и друзья часа два обсуждали, стоит ли Гаю ехать служить к Траяну (Гай даже не знал, где Траян нынче — в Верхней Германии, Паннонии или Нижней Мезии, но любая из этих провинций считалась жуткой дырой, где обитали одетые в шкуры кровожадные варвары). Марк уверял, что ехать не стоит, что карьера адвоката вполне подойдет Гаю.
— Вон, глянь на Авла, тот скоро в люди выбьется! — предрек Марк.
Гай пожал плечами: в успехе Авла он сильно сомневался. Отец сказал, что Авл Эмпроний летает как курица — прыгает с забора прямо в грязь. Разумеется, этих слов Гай не стал передавать Марку, но даже сомнительное пожатие плеч обидело приятеля, тот надулся, буркнул: «Иди, куда шел», — а сам демонстративно взял кожаный мяч и пошел искать друзей для игры.
Гай отправился к булочнику, отдал по поручению отца весь накопившийся долг и, положив в корзину свежий, только что выпеченный хлеб, вприпрыжку помчался домой.
* * *
— Гай, это ты? — Осторий вышел в атрий и остановился.
Вместо Гая он увидел центуриона преторианцев и с ним восемь гвардейцев с красными щитами, на которых золотом горели нарисованные скорпионы. Центуриона Осторий знал, хотя и весьма отдаленно.
Он почти не удивился визиту. Полчаса назад письмоносец, закутанный в плащ, под капюшоном скрывавший лицо, принес Осторию таблички, где на воске была нацарапана одна фраза: «У Домициана есть список врагов, ты и твой сын в этом списке».
Кто отправил письмо, кто предостерегал — неведомо. Осторий подумал, что Плиний рискнул. Впрочем, неважно. Осторий послал Клемента искать Гая. В тот миг он надеялся, что в запасе есть несколько дней, они успеют бежать. Оказывается, не было и часа. Время истекло, вода в клепсидре остановилась.
— Это не тот Гай… — прошептал Осторий, закладывая левую руку за пояс.
В правой он держал тупой учебный меч — ждал Мевию на очередную тренировку.
Но она задерживалась. Или ее тоже предупредили? Или арестовали уже?
— Решил сопротивляться? — спросил центурион.
— Это учебное оружие.
— А-а… — протянул центурион, как показалось Осторию, с облегчением.
— Меня приглашают в суд? Кто обвинитель?
Центурион буднично, без тени торжественности в голосе произнес:
— Гай Осторий Приск! Император Домициан Август приказывает тебе умереть. Ты можешь избрать смерть по своему усмотрению.
— Значит, даже суда не будет?
— Он уже был. Приговор вынесен.
— Я что-то не слышал.
— Ты можешь броситься на меч.
— На этот? — Осторий поглядел на тупой макет в деснице.