Кориолла покраснела.
— Да отлично она поживает, лучше некуда! — ответила вместо нее Майя. — А твои дружки тоже в канабе? — Глаза Майи тут же замаслились. — Этот ваш банщик Кука, как он, еще не пристроился на теплое местечко?
— Мы строим термы после утренних тренировок, — сообщил Приск, не зная, можно ли считать это место достаточно теплым для Куки.
— Я очень тебе благодарна, — проговорила Кориолла, внезапно заливаясь краской. Потом нахмурилась, схватила Луция за руку. — Пошли домой, живо!
— Да с чего вдруг? Отвяжись! — Луций вырвал руку. — Подумаешь, старше на год, а такую богиню из себя воображает! Вот удеру в легион, некем будет командовать!
Только тут Приск вспомнил, что ему пора в лавку за рыбой и вином.
Он миновал два дома, дверь лавки была закрыта, он постучал. И тут же услышал шаги. Но не внутри, а за спиной. Обернулся.
Кориолла подлетела к нему.
— Я должна, должна… — Она вдруг приникла к нему, что-то надела ему на шею, чмокнула в щеку и умчалась.
Приск провел ладонью по груди: поверх грязной рабочей туники на шнурке висел тонкий золотой браслет.
* * *
В перерыве работ, возле печи в привратницкой, тироны обсуждали будущее. Главная тема — как пережить предстоящую зиму. Рассказывали, что в этих местах бывают морозы, когда у караульных отмерзают конечности. Приходит сменщик, хлопает часового по руке, а она отваливается, как сосулька, вместе с копьем. Хлопает по другой, державшей щит, а она тоже отваливается — до самого плеча. Или пойдет кто-нибудь за хворостом, а руки с ветками примерзнут, и приходится их отрубать вместе с хворостом кавалерийской спатой.
— Да ладно, байки все это! — сказал Тиресий, выслушав сбивчивый рассказ Квинта про незадачливого часового. — Это же не Аид, в конце концов.
— Можно подумать, ты бывал в Аиде! — хмыкнул Кука.
— Конечно, бывал! — небрежным тоном заявил Тиресий. — Я спускался в Аид и доходил до самой реки.
— До Стикса? — переспросил Скирон, разинув рот. Он всегда попадался самым нелепым образом на россказни Тиресия.
— Конечно.
— Видел Харона?
— Противный старик. Изо рта все время течет что-то желтое, руки дрожат. А лодкой он только правит. Чуть возьмется за весло, так лодка сама на ту сторону мчится.
— Вот это да!..
— Народу в ней — десять тысяч за раз, не меньше…
— Тысячи… такая большая лодка? — не поверил Скирон. — Это что — командирская трирема? Да никакая трирема столько народу взять на борт не может! — дошло до Скирона.
— Лодка маленькая, так ведь души — не живые люди. Они там уплотняются в такую густую белую массу, будто болтушка из муки.
Сравнение с супом всех убедило. Приска затошнило, когда он представил, что души всего их легиона — лишь миска белой клейкой массы.
— А когда война, так, может, и больше десяти тысяч за раз везет, — проговорил Скирон печально.
— В этих местах проходить к Стиксу проще всего, — продолжал Тиресий. — Именно здесь спускался в подземное царство Орфей за своей Эвридикой, опять же где-то во Фракии Орфея растерзали безумные менады.
— Ему что, баб было мало? — недоуменно пожал плечами «бывалый» Квинт. — Зачем певцу мертвая телка? Правда, Гай?
— Нет.
— Что нет?
— Я бы спустился за любимой в подземный мир.
Тут дверь распахнулась, и вместе с холодным воздухом в привратницкую будущих терм влетел вестовой из лагеря.
— Приск! — заорал вестовой, надрывая голос. — Живо в лагерь к легату.
— В чем дело-то? — Приск неспешно потянулся за плащом.
— Только что прибыл гонец, говорят, привез известие из Рима.
— Освобождение или смерть? — повернулся Приск к Тиресию.
— Освобождение, — отозвался тот.
Книга II
Ave, Imperator!
Часть I
Нерва
Глава I
Месяц Януса
Январь 850 года от основания Рима
[100]
Эск
Присягу давали на форуме перед преторием. Ради такого случая из легионного святилища вынесли аквилу и знамена когорт. Легион построился в парадном вооружении, подобные мероприятия всегда обставлялись торжественно, легионеры начистили оружие, извлекли походные щиты из чехлов и прицепили к шлемам алые гребни. Сорок восемь новобранцев в начищенных доспехах — в их лорики можно было смотреться, как в серебряные зеркала, — выстроились перед своими командирами. На шлемах не было еще ни одной зарубки и вмятины, металлические пластины пригнаны друг к дружке, ремешки новенькие, аж похрустывают, нигде ни один не оторван, щиты со сверкающими умбонами, их красная обивка еще не порвалась и не полиняла. Калиги тоже надели новенькие, не разношенные, вместо растрепанной лагерной обувки.
— «Мы клянемся Юпитером Спасителем и божественным Цезарем Августом, — повторял Приск вместе с другими вслед за легатом Наталисом, — что будем верны Императору Цезарю Нерве Августу и всему его дому, будем считать друзьями тех, кого он в друзья выбрал, и врагами, кого он ими объявил. Если я сдержу мою клятву, да будет мне во всем хорошо; если нарушу, да будет мне во всем плохо. Я не дезертирую от страха и сойду с места лишь затем, чтобы взять оружие, поразить врага или спасти согражданина».
Они присягали Нерве…
Приск видел пару раз этого человека в Риме. Ничего особенного — бездетный старик, слабый и трусоватый. Отец говорил — подлиза, Нерва будет угождать любому ради своей шкуры. Но теперь, когда Нерва стал правителем Рима, кому он станет угождать? И сколько протянет? Год, два? Домициана в войсках любили, особенно в те годы, когда платили жалованье исправно, — хотя бы за то, что он повысил легионерам выплаты на треть и вместо девяти тысяч сестерциев при нем стали платить двенадцать. Прибавка нешуточная, даже если учесть, что римская монета все время дешевеет. Да, Домициана в войсках любили, но только не в Мезии. Как могут любить правителя, который обещал платить с римских граждан дань варварам, который не может защитить свои границы, позволил сначала разграбить провинцию, а потом положил целую армию на той стороне. Домициан умер, но вряд ли во всем Пятом Македонском по нему кто-нибудь обронил слезу.
Императоры должны умирать. Хотя бы потому, что после смерти предшественника новые императоры всегда выплачивают солдатам подарки. От Нервы все ждали, прежде всего, денег.
* * *
После того как им всем сделали легионную татуировку, первую выплату жалованья бывшие тироны отметили в канабе — пили беспробудно целые сутки. Сначала во всех тавернах, потом решили постучаться к ликсе Кандиду, но тут явился декурион канабы и вместе с парой ветеранов прогнал бузотеров. Что было дальше, Приск помнил весьма смутно. Поутру он обнаружил себя спящим на скамье в общей зале таверны. На полу, подложив под голову чей-то плащ, дрых Кука, накрытый меховым плащом, из-под которого торчали голые ноги. Ног было четыре штуки, а башка всего одна. Приск не поверил своим глазам. Точно, четыре ноги. Тиресий и Скирон о чем-то ожесточенно спорили. Квинт спал в углу на неведомо откуда взявшемся тюфяке, а на животе у него устроился полосатый хозяйский кот. Приску казалось (правда, весьма смутно), что засыпал он совсем в другом месте и в другом обществе.
